Освободительный поход

Километр мы их гнали, а они бежали прытко, только вещи их по сторонам летели, один, отбросив винтовку, бег впереди, и в руке у него что-то металлически блеснуло. Я подумал, что у него пистолет, и из карабина его снял, подьезжаю, а это новенький амбарный замок, видимо, в Замостье взял. Пока я замок разглядывал, еще один выстрелил и попал в меня, прямо в плечо, товарищ капитан, его Йигитка разрубил своим мечом навовсе. Вот и все, на этом бой закончен. А вот этот чернявый тоже с ними был, оказывается, из ваших краев. – И показывает мне на стоявшего третьим в первом ряду пленных самостийников брюнета.

– Эй, ты кто такой? – спрашиваю я по-хамски.

– Красноармеец Бобокулов.

– И откуда ты, БЫВШИЙ красноармеец Бобокулов?

– Я из Пянджа, товарищ капитан.

– Я тебе не товарищ, товарищи с немцами воюют, а те, кто им задницы лижет, мне никто, понял?

Тот понурил голову, значит, совесть есть (ну, или на публику играет).

– Ну и как ты попал к этому пану Грициану Таврическому[287]?

– К кому?

– Ну, вашему Боровцу?

– Нашу часть разбили, и мы – я, товарищ лейтенант Вахромеев и еще семь парней – пробирались к нашим, в лесу нас поймали эти, у нас ни патронов, ни еды. Лейтенант сбежал куда-то, а нам некуда бежать, вот и попали к ним в плен. А тут этот стал нас соблазнять, мол, будем хорошо жить, жрать-пить.

– И ты пошел? А как же Родина?

– Виноват, отказников они обещали расстрелять. Так расстреляли моего земляка Камарова и еще человек двадцать таких же, как мы, горемык, вот мы и пошли. Но хотели при первой же возможности перейти к нашим, ну к вам.

– Ну и чего же не перешел?

– Перешел же, я, как увидел красноармейцев, сразу штык в землю и сидел до конца боя, молился. Так что я ни в чем не виноват, красноармейцев не расстреливал, никого не убивал и тут сразу сдался.

– И что с ними сделать, Никанорыч, казнить или помиловать?

– На Гражданской к нам в отряд переходили колчаковцы, в основном это были или мобилизованные, или ранее попавшие в плен красноармейцы. И мы их проверяли в бою: оправдают доверие, они с нами, а нет – то на осину, сушиться. Мы ж красные амурские партизаны, у нас ЧК не было, как их проверить-то?

– Предлагаете что-то типа штрафной части организовать? И пусть повоюют, искупят свое прошлое кровью? Ну, или смелостью и подвигами во имя Родины?

– Да, именно это я и хотел сказать, капитан, и у меня на примете есть командир для таких штрафников, это тот самый Михась, умеет он с этим элементом работать. Пусть берет свое отделение, то самое, которое батальон разагитировало, и перевоспитает этих.

– Согласен, тем более Карасевич прекрасный мужик.

Сразу Карасевича посвятили в рыцари, то есть назначили комштрафроты, и всучили ему испытуемых. Для облагораживания этих товарищей тут же в штрафчасть влилось отделение Михася, с которым он прошел все свои приключения с 22 июня. И эти в списках идут не как наказуемые/испытуемые, а как воспитатели, ну, и единственного комиссара нашей дивизии, Савельева, тоже назначили туда. Пусть проводит политическую работу среди Михася и его зерен и плевел, а то порывается в бой комиссар простым пехотинцем, но со зрением у него швах. С тридцати метров даже в сарай камнем не попадет. Зато язык подвешен и политически подкован.

Ну, на том закончу дозволенные речи, то есть почти ничего в тот день не происходило, и вечер плавно перетек в ночь, и я своевременно лег спать.

Глава XXI

«Абдиев, Семеркин, а Любимова тут нет – I»

3 августа 1941 года, где-то в Белоруссии

(в 40–60 км от госграницы СССР).

Из дневника капитана Абдиева № 2

Немцы сунулись под утро и сами себя обнаружили, нарвались, шайтаны, на шрапфугасы, даже не знаем, сколько их там было, но взорвались только три шрапфугаса. О потерях противника мы, конечно, не знаем, ведь они на том берегу, мы на этом, но, видимо, педагогический эффект от шрапфугасов Прибылова оказался очень неплохим. С четырех утра и до десяти дня немцев не было, то ли они зализывали раны, то ли пошли другим путем.

В десять налетели бомбардировщики, такая жиденькая стая, всего три самолета, и побомбили, поштурмовали ДОТ, а ему хоть бы хны. Правда, каземат № 3 очень не слабо приласкало, бомба взорвалась прямо на перекрытии бетонном. И Юсупянцу с его пушкарями досталось, но не смертельно, их оглушило и побило камешками. Ребята были в касках (как предписывает устав) и отделались испугом да десятком синяков на плечах и спинах.