На девяносто седьмой тысяче лет в преддверии событий, ожидающих меня в скором времени, я, поддразнивая Алекса, плотно поел, напился и присел отдохнуть. Рюкзак всё время держал в руках. Отпустишь — ищи его неизвестно где. Так говорил Сарый. Проверять его слова я не собирался.
Горы недоступности придвинулись ещё ближе, но, прикидывая расстояние до них, я видел — идти до них далеко.
Однажды в Алма-Ате (я тогда впервые попал в этот город) я шёл по улице. Посматривал, как это водится в таких случаях, по сторонам.
Но вдруг от удивления остановился, обеспокоенный тем, что прямо передо мной к небу громоздится снеговой горный пик. Мне тогда подумалось, пройду ещё сто-двести метров и — я на горе.
Возможно, на дороге времени такой же обман зрения. Как будто предел рядом, но пока что начинаются лишь отроги, да как будто труднее идти стало.
Поел и аппаратчик. Еда у него, на мой взгляд, малоприятная — в виде пятикопеечных монет. Таблетками, бедный, наверное, питается!..
Все-таки лучше мясо и хлеб, а?
Желание моё как-нибудь расспросить его о будущем пропало, потускнело оно, коль уж там едят не по-человечески. Предполагал, конечно, о необходимости такого питания в коконе, а на самом деле они, наверное, едят то же, что и мы, но настроению не прикажешь.
Плохо там у них — и баста!
Отдохнул — и снова в дорогу.
При дальнейшей ходьбе Алекс всё время обгонял меня, увлекая за собой. Мне казалось, перевалим через стотысячный рубеж, прыти у него поубавится. Но нет. Лишь энергетический его кокон увеличивался в размерах и стал светиться значительно сильнее, чем при встрече. Алекс же беззаботно поглядывал на меня и спокойно продвигался в прошлое.
Всё! — решил я твёрдо. По моим представлениям времени, мы вышли к сто третьему тысячелетию, и пора было поостеречься за Алекса. Во всяком случае, следовало сбавить скорость ходьбы и внимательнее осмотреться. Симон настрого предупредил: дальше ста тысяч с аппаратчиком не идти.
Я остановился и написал на дощечке: — 103-я тысяча лет. От удивления он дёрнулся в коконе, колыхнув сияние энергополя, и посмотрел на руку. На ней в виде часов, по-видимому, находился прибор, отмечающий глубину погружения в прошлое. Уже по первому движению его губ можно было понять о несогласии со мной. Я тоже вздрогнул, увидев на его дощечке надпись: — 90-е тысячелетие.
Однако… Тут что-то не так.
— Нет, нет! — показал я качанием головой и размахиванием руками. Улыбнулся.
В себе я был уверен вполне. Мы, ходоки, даже с точностью до секунды можем сказать, в каком времени находимся и, до сантиметра, куда должны проявиться в пространстве. Так что, улыбаясь, я показывал ему свою собственную уверенность и непогрешимость определения глубины прошлого.
Алекс не на шутку забеспокоился. Да и я, глядя на него, перестал изображать из себя спокойного и неуязвимого. В конце концов, одним делом занимаемся, и завязаны этим делом друг на друга. У него не получается, и я, вроде бы, не в стороне.
Ладно. Бессмысленно доказывать вот так, как у нас случилось, свою правоту. Всё равно, что спорить — шесть или девять, стоя на противоположных сторонах этой цифры. Я написал: Что будем делать? Он попросил подождать несколько минут и, взбурлив сиянием кокона, умчался в сторону будущего, быстро исчезая за далью. Мне ничего не оставалось, как подсунуть под бок рюкзак и поскучать, хотя скуки я не чувствовал.
В технику, а особенно в технику будущего, я верю слепо.
Почему бы и нет?
Но на то она и техника, что могут, конечно, и у неё быть повреждения всякие и отказы. Так, возможно, случилось с прибором Алекса. Сбилась настройка, отказала какая-то деталька, да мало ли что.
Теперь я по-новому проанализировал нашу встречу. Алекс поджидал меня с разницей почти в тысячу лет. А я тогда был точно в оговорённой точке зоха. То же самое он мог сделать по своему прибору. Однако же нас разнесло всё-таки!
Честно говоря, думая о невязке времени, я не предполагал чего-либо невероятного, больше беспокоился о себе, а не об Алексе. Неужели не правы мои ощущения времени? А ведь я уверовал в них бесповоротно. Впрочем, вяло утешал я себя, мало ли какое влияние оказали на них десятки тысячелетий. Ссылка на других ходоков бессмысленна, ибо они ходят во времени на расстояния в десятки раз короче, чем я.
Так что, застигнутый врасплох, я не знал, что и предполагать и кому теперь верить. Себе, Учителям иди Алексу.
Он, как и обещал, вновь появился не позже, чем через пятъ-шесть минут в сияющем великолепии. Не один. Его сопровождали ещё двое аппаратчиков, один из которых, с суровыми чертами лица и влажными беспокойными глазами, без предисловий вступил со мной в контакт. Состоялся разговор на дощечках, который я расшифрую шире: Левон Маркос — Иван Толкачёв.
— Вы утверждаете, что сейчас возможен выход…
— … в сто третье тысячелетие до нашей эры. Точнее, сейчас сто две тысячи восемьдесят шестой год, лето, август, середина месяца. По моему представлению и нашему исчислению. Что на самом деле в реальном мире, надо выходить в него и смотреть.