От «А» до «Я». Александр Абдулов и Олег Янковский

Мы же, все без исключения, больные люди, только боимся в этом признаться. Нас бы всех собрать скопом и поселить в этакую «зону», как у Тарковского, чтобы мы там жили и не портили жизнь другим поколениям. Картина Сергея Соловьева «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви» была для меня каким-то диким, непонятным маразмом, а сейчас я пришел к мысли, что это и есть реализм и это про нас. Полная аналогия нашей жизни, та же самая идиотская логика. Я все думаю, что надо было бы взять скрытую камеру и снимать меня с утра и до прихода домой. Это же будет черт-те что без всякого бантика сбоку. «Черная роза» – детский сад по сравнению с таким вот документальным кино. Мы же все уроды.

Надо честно признаться в том, что понятия «любовь» и «советское кино», по-моему, абсолютно несовместимы. На нашем экране не может быть любви. Вот перестроимся, тогда, может быть, появится любовь. Пока же нет почвы для произрастания отношений между мужчиной и женщиной. После восьмичасовой укладки асфальта женщине трудно перейти непосредственно к любовным играм, потому что надо ведь еще успеть в магазины, что тоже не решит всех ее проблем, но тем не менее, постояв пару часов в очереди, какой-то прожиточный корм она все же принесет домой. Потом надо вымыть грязных детей и постирать мужа, если есть мыло и вода… Я не совсем понимаю, что в такой ситуации можно назвать любовью, – то, что она, эта растерзанная женщина, после всего, что произошло с ней за день, будет чувствовать?

Ну, а мужики в нашей державе – вообще несчастный народ. Когда-то на Руси было понятие – кормилец. Я помню своего деда, вот это был хозяин, глава семьи, а мы всех и вся этим тотальным нищенством сравняли. Откуда браться мужскому достоинству? Из какого места оно может произрасти?

Меня упрекают в том, что некоторые фильмы «про любовь», в которых я играл, абсолютно лишены этой самой любви. Например, так говорят о картине «Леди Макбет Мценского уезда». Что тут скажешь. Во-первых, это не моя картина, а Романа Балаяна, которого я очень люблю. Во-вторых, один мой знакомый на первом просмотре облил этот вымысел вот такими слезами. В-третьих, я больше верю своей маме, чем критикам. А в-четвертых, Балаян имеет право видеть так, как видит. Он выступает адвокатом любящей женщины. Это любовь. Если бы любви не было, Катерина просто ушла бы, а не убивала. Когда женщина любит, она способна на все.

Я вообще не понимаю, как играть любовь. Например, в картине «Обыкновенное чудо», а она о любви, в этом, я думаю, никто не сомневается. Ничего я там не играл, я просто жил в чудесном мире. Это действительно было чудо – вся атмосфера, в которой мы работали. Режиссер просто организовал нам счастливое существование в каком-то море любви среди изумительных актеров и других прекрасных людей.

Артиста на площадке – неважно, театральные это подмостки или киносъемка – ведет режиссер. Так должно быть. Когда я чувствую и понимаю, что режиссер способен вести, с удовольствием подчиняюсь, а в остальных случаях пытаюсь выплыть сам. Мы, актеры, вообще как дети, мы как женщины.

Нам надо только сказать: «Ты единственный, на тебя вся надежда, кроме тебя никого нет», – и мы готовы, даже если знаем, что на роль пробуется еще двадцать пять человек. Неважно, мы все равно расцветаем, становимся талантливее и способны горы своротить. Так мы устроены.

А что касаемо любви, не знаю, не вывел я этой самой «формулы любви». Не могу сказать, что не искал. Искал, но пока не нашел. Очевидно, у каждой пары она своя. Хорошо, если одна на двоих. Плохо, когда один партнер пытается навязать свою формулу другому.

* * *

Когда по приглашению Пьера Кардена Театр Ленинского комсомола ездил на гастроли в Нью-Йорк, говорю совершенно искренне, мне там не слишком понравилось. Но когда после поездки в Нью-Йорк я вернулся домой, то вообще три дня не выходил на улицу, мне было просто страшно выходить – все серое, грязное. Как можно было до такой степени загадить нашу красавицу Москву? Любой выпавший зимой снег – трагедия, причем совершенно неожиданная, как в Сахаре. А на пришедшей в немыслимый упадок после ухода американцев Кубе – своя отговорка, дескать, какая-то новая мошкара все ест, даже штукатурку на фасадах… Я глубоко убежден, что порядка у нас не будет до тех пор, пока мы не воспитаем в себе чувство хозяина, пока каждый человек не научится понимать, что вот это, то, что вокруг, оно не общее – оно мое.

Да, американцы умеют работать и умеют оплачивать работу по достоинству. У них нет нашего желания проволынить, обмануть, спихнуть работу на дядю. Был такой случай: кто-то из нашей постановочной части, допустим монтировщик, передвинул лестницу на пару метров, а между тем передвигать ее должен был американский «специалист»; так их профсоюз содрал с нас пятьдесят четыре доллара штрафа. Порядок, конечно, но страшноватый. Все-таки это несколько обескураживает – могут загрызть за то, что передвинешь стул.