От альфы до омеги (СИ)

— А хочешь, свою квартиру отдам? — вдруг оживился старик.

— К чему мне твоя? — усмехнулся Рикгард. — Ты бы мне посоветовал свободную... Может, знаешь, у кого спросить?

— Так я же говорю, — старик отодвинул свое пойло и наклонился к Рикгарду, обдав его мучительной вонью. — Могу свою квартирку уступить. Я бы это, к сыну переехал. Он мне всю плешь проел. Говорит, продавай. Денежки-то он, ясное дело, себе хочет. Но ты ему ни слова. Просекаешь? Продам — и дело с концом. С порога-то не выгонит. Ну а денежки припрячу. Смекаешь?

Старик беззубо рассмеялся.

— Никакой тогда рыбы, понял?

Рикгард вздохнул.

— Пошли, покажешь.

— А то как же! Кота в мешке я и не продам. А квартирка-то у меня что надо. Рос-кош-ная. — Он поднял указательный палец. — Ну да ты сам увидишь. Дело двух минут. Тут за углом. Площади не ахти как много, но и цену я не заломлю. Ты-то целиком потянешь? Или в… как его… кредит возьмешь?

Рикгард устало выдохнул.

— Да уж потяну, старик.

Отдел Ликвидации обделяли с каждым годом все больше, но уж в этих кварталах что-нибудь он себе позволить сможет.

Определение «не ахти» описать размеры квартиры могло лишь с огромной натяжкой. Под раскаленную крышу крошечной мансарды была втиснута одна-единственная комнатка с заплеванной плитой и узкая ванная, в которой душевая жалась за раковиной так скромно и незаметно, что ее можно было спутать с подоконником. В защиту квартирки можно было привести только один аргумент: окна. Что в ванной, что в комнате, они занимали стену между скатами крыши почти целиком, и сквозь заляпанные стекла, вставленные в позеленевшие от бронзовой плесени рамы, открывался просто-таки немыслимый вид. За разговорами время летело незаметно, и солнце уже клонилось к горизонту. Закатный свет заливал крыши, которые расстилались террасами прямо до городской стены, а там окунался в воды залива, золотясь и переливаясь в барашках волн. Казалось, что они стоят на верхушке лестницы, и стоит только слегка прикрыть глаза, сузить обзор, оставить скаты крыши позади, и перед ними — только ярко-оранжевые ступеньки, которые бегут до самого побережья.

Квартира была, конечно, сквернее некуда. Стоило переступить порог, и в нос ударял сладковато-кислый запах неприбранного стариковского жилья, давно не видавшего руки хорошей обслуги. Половицы надрывно скрипели. На проплесневевший половик Рикгард даже побоялся ступить. На матрасе, впихнутом под скат крыши, валялись грязные тряпки. Из ванной, где назойливо капала вода, несло нестерпимой вонью. Книжный шкаф покосился, одна из полок давно рухнула, и книги, рассыпавшиеся вокруг веером, успели покрыться пылью. Часы на стене молчали. Кухонный уголок — плита, сушка и раковина — были завалены почерневшей посудой. Отовсюду так и несло небрежностью, запустением и гнилью.

— Беру, — кивнул Рикгард, даже не думая. — Сколько?

Старик даже опешил.

— Прямо так и берешь, сынок?

— Беру. Говори цену.

— Ну, позволь же... Я тебе еще не все показал. Я же тебе все нажитое отдам. Силы уже не те, не потащу, да и без надобности все это мне. А вот тебе… Вот, позволь взглянуть на мою библиотеку…

Он кивнул в сторону кособокого шкафа с пиратской трещиной по углу.

— Я сказал, беру. Назначай цену.

— Ну, это дело такое, — заколебался старик. — Я, понимаешь, так сразу и не скажу. Над этим делом надо подумать.

— Тысяча галиев.

— Тысяча? Ну, ты загнул, сынок, — старик даже закашлялся от смущенного смеха. — Тысяча! Подумать только! Ну и скажешь тоже.

— Готов отдать за девятьсот?

— Да я и за две тысячи не отдам!

— Тысяча сто, и ни дираном больше. Иначе отправляйся в порт…

Рикгард уже было развернулся, но старик схватил его за локоть. Костистые пальцы держали крепко, как связкой рыболовных крючков.

— Тысяча двести пятьдесят.

Рикгард смерил его взглядом. Старик покачивался на своих нескладных долговязых ногах, похожих на богомольи.

— По рукам.

Он полез в карман, вытащил личную карту и протянул ладонь за картой старика. Стоило их приложить одна к другой, как обе загорелись зеленым и вопросительно замигали. Рикгард занес палец, но вместо тысячи двухсот пятидесяти ввел на сотню больше. Вообще-то цена и без того была несусветной, но жалкий пьянчужка вызывал острую, тоскливую жалость, и Рикгард сдался. Ну его, пусть поскорее убирается.