От Арденн до Берлина

— О'кей! — весело согласился долговязый рыжий учитель. — Неуспевающие переростки всегда были бичом моей педагогической карьеры.

Так, неожиданно для нас самих, мы попали на знаменитую Честнат-стрит — Каштановую улицу — и за час-полтора, начав с азов, прошли краткий курс истории Соединенных Штатов Америки. На старенькой Честнат-стрит что ни шаг — целая эпоха.

В начале этой улицы-музея стоит славный «Индепенденс-холл» — Зал независимости — «самое историческое место Соединенных Штатов». В стенах этого здания 10 июня 1775 года свободолюбивая Америка назначила Джорджа Вашингтона командующим американскими революционными войсками, 4 июля 1776 года подписала Декларацию независимости, автором которой был Томас Джефферсон, 3 ноября 1781 года бросила двадцать четыре знамени английского короля к ногам членов конгресса и, наконец, 17 сентября 1787 года приняла конституцию Соединенных Штатов.

«Индепенденс-холл» не только «колыбель Соединенных Штатов», как сказано на мемориальном щите у входа в «Зал независимости», но и монумент британского колониализма в Новом Свете. Новое зарождается в недрах старого — и надгробный памятник старому, построенный в старое время и нередко во славу этого времени, порой знаменует рождение новой эпохи…

Высоко в голубое поднебесье, выше старых каштанов, вознесла свой флюгер башня «Зала Независимости». Над ее большими башенными часами, над скульптурой Вашингтона порхали голуби. Эти часы измерили всю-всю историю Соединенных Штатов. До двухсотлетия государства оставалось еще целых пятнадцать лет.

В высоком и тесном двухсветном башенном вестибюле мы долго разглядывали большой колокол — «Колокол Свободы». Когда-то он гремел набатом, призывая народы к борьбе за свободу.

— Потом, как видите, — патетически и довольно двусмысленно произнес учитель, — он дал трещину…

Мы невольно переглянулись, усмехнулись, и учитель строго взглянул на «переростков»… В эту минуту я в самом деле почувствовал себя переростком — не по отношению к ученикам, по отношению к учителю.

Мы вошли в белый зал сдержанно-благородной архитектуры. Все в нем хранило память о незабываемом для всех американцев дне 4 июля 1776 года, когда великие американские демократы подписали на этих столах Декларацию Независимости и когда десятилетие спустя, 17 сентября 1787 года, обмакнув вот в эти чернильницы вот эти гусиные перья на тех же столах, «вдохновляемые неразрушимым духом и принципами свободы», американцы утвердили передовую для тогдашнего мира конституцию.

Испарились чернила в чернильницах, изрядно выдохся и дух свободы. Полунебоскребы преуспевающих капиталистов окружают ныне «устье» Каштановой улицы. Как будто один и тот же флаг реет над ними и над входом в «Зал Независимости». Да, тот же звездно-полосатый флаг. И не тот же. Нет, первый флаг Соединенных Штатов, сшитый в маленьком домике на соседней улице вдовой Бетси Росс в 1776 году, был не запятнан военной агрессией. На нем было всего тринадцать звезд, зато они были завоеваны в освободительной, а не захватнической войне.

«Колокол Свободы» треснул, но отремонтированные часы на «Зале Независимости» все еще идут…

Мы вошли в скромный домик, построенный в 1770 году гильдией плотников, с незатейливым флюгером — двухэтажное здание «Зала плотников», где в сентябре 1774 года собирался первый конгресс Соединенных Штатов.

Следующий исторический памятник на Каштановой улице — здание первого банка Соединенных Штатов, построенное в 1795 году. Это массивный храм в дорическом стиле — шесть высоких колонн, фронтон со скульптурными украшениями. Первый храм нового американского бога — Всемогущего Доллара. Невольно обратил я внимание на зарешеченные окна…

Еще ниже по улице стоит не менее внушительное здание первой американской биржи, построенное в 1834 году. Эта биржа была финансовым центром Соединенных Штатов в годы гражданской войны.

За углом можно увидеть еще один «памятник» — полицейскую будку на кирпичном фундаменте с крошечными окнами-амбразурами и фонарем на крыше. От этой будки, надо полагать, ведут свою родословную ФБР и комиссии по антиамериканской деятельности…

Итак, на улице, на которой родился Дядя Сэм, мы увидели его «колыбель», дом, в котором он родился, дом, в котором собирались его опекуны-конгрессмены. Что и говорить, с детских лет Дядя Сэм наводил ужас своей революционностью на европейских монархов, но потом он остепенился, занялся бизнесом, завел банковское дело, играл на бирже, нанимал шестилетних детей на работу в угольные копи

Пенсильвании и платил полиции, чтобы та охраняла его богатство. И чем богаче и могущественнее становился Дядя Сэм, тем больше он зарился на чужие богатства…