У нас теперь каждое утро и вечер, несмотря на любой тяжести физический труд, проводились тренировки по карате. Тренировались все, кроме музыканта. Ребятам совершенно новый вид боевых единоборств так понравился, что они просто заставляли меня показывать им новые приемы и учить выполнять их правильно. Мы упражнялись часа по полтора-два раза в день не потому, что мужикам хотелось срочно овладеть неведомым для большинства, а значит секретным искусством побеждать голыми руками даже вооруженного противника. А потом быстро разыскать своего обидчика из прошлого и искалечить его до полусмерти. Нет, среди ребят из ватаги не было ни одного агрессивного или мстительного. Все занимались исключительно для самозащиты. А так много и часто потому, что мне надо было скоро уезжать. В это утро мы очень интенсивно, практически до изнеможения отрабатывали блоки защиты и контрудары, учились работать ногами, освобождаться от захватов и делать болезненные контролирующие концовки приемов на суставы кистей рук, локтей и пальцев.
– Может, ты не поедешь домой? – сказал Наиль, стирая майкой пот с груди и лица. – Чем тебе тут не дом? Ватаг еду носит, деньги хоть с опозданием, но дает всегда. Зимой на хатах жить будем, вечером телевизор будем смотреть. Девок в Павлово много свободных. Я сам не увлекаюсь вообще. Жену люблю. А вы с Гришкой могли бы тут почудить вволю. Ты же вроде уже холостой. Оставайся. Бугор после зимы зарплату поднять обещал. Да и эта, какая сейчас, при жизни на свежем воздухе куда лучше даже министерской зарплаты и любых витаминов. А?
Я, пока он говорил, вспомнил свою кустанайскую редакцию, моего друга и соперника по журналистским поискам лучших тем Толика Ермоловича. Вспомнил попутные грузовики, на которых трясся несколько лет по всем степным проселкам и грейдерным жутким дорогам кустанайских огромных просторов, вспомнил дочь, которой уже пора в школу, отца вспомнил. Мы с ним спорили о литературе и новых веяниях в журналистике, философствовали по разным поводам на темы важные очень, что доходить до меня стало только сейчас. Я хотел приехать домой и начать всё с нуля. Потому как прошло время, причем не впустую. Возможно, что я даже поумнел. Ну, так мне казалось. А, может, просто старше стал и видеть жизнь начал внимательнее, так, как глядят на неизведанное и почти загадочное. Всё-таки когда тебе несколько лет после двадцати, то жизнь ясна как сто раз просмотренное «Белое солнце пустыни». А когда тебе почти тридцать, вылезает много скрытого от начинающих покорителей жизни и профессии. Много высовывается очень странного, даже пугающего своей недоступностью уму и разуму. Вот от этой загадочной нулевой точки и хотелось как можно скорее начать путь вперед и вверх. От азов к мастерству. Проходя сквозь большую жизнь, которая вроде бы и рядом, но на самом деле так далеко, что зайти к ней в самую глубину, в суть её, надо ещё не только суметь, но и успеть, пока не кончится своя.
– Извини, Наиль, – я дотянулся и похлопал гиганта по плечу. – Хорошо тут у вас и с вами. Но я уже выбрал. Мне надо ехать.
– Может, ты прав, – Наиль улыбнулся и пошел к реке. – Я бы тоже поехал домой. Тянет. Сны вижу домашние. Жену вижу. Но мне здесь ещё год-два торчать. Хоть и привык уже, а дом, семья, родина моя татарская, самолеты – это, наверное, счастье и есть. Вот сейчас я точно понимаю, что лёгким счастье не бывает. Оно сначала человека испытает, как деталь, на прочность, а потом позволяет к нему притронуться и разрешает его беречь.
Мы подошли к реке. Кроме Дмитрия Алексеевича все стояли на берегу и вразнобой что-то говорили Евгению. Он стоял по пояс в воде метрах в пяти от берега.
– Только я бросать буду близко к воде, – Женя вдохнул приличную дозу воздуха и нырнул.
– Что за аттракцион? – спросил я у Толяна.
– Смертельный номер, а не аттракцион! – Толян закурил и пошел поближе к воде.
Через минуту Евгений резко вынырнул и поднял руки. В них трепыхалась рыба неизвестной мне породы. Серебристая, с красным верхним плавником и широким хвостом. Сантиметров пятьдесят в длину. Евгений повернулся к нам спиной, потом резко крутнулся на месте и с размаха выбросил рыбу на берег. Грыцько её сразу же прижал к песку, взял за жабры и насадил на кукан из шпагата с веточками, который вот, оказывается, для чего делал.
– А как это он? Просто голыми руками? – я от удивления сказал забавную глупость. Ясно же было, что ничего в руках у Жени не было.
– Так здесь никто не может, – сказал Толян. – И не только здесь. На всей реке один-два таких, говорят, есть. Но никто их не видел. А Женька – вот он. Наш!
Евгений нырял долго. Около часа. Часто выныривал пустым. Но за это время шесть рыбин всё же поймал. Грыцько отправил их на кукан и опустил его в воду. Толстую ветку воткнул в песок, а рыбу аккуратно опустил в реку.
– Ужинаем рыбой сегодня! – Женя выбрался из воды.– Пахлавон, ты её замаринуй хорошо.
– Слушаюсь, командир! – Пахлавон взял под козырек. На нём была настоящая пляжная кепка с длинным козырьком и дырками по бокам.