От дороги и направо

И по городу мотался как бешеный студент, на занятия опазывающий. И вот ты, Стасик, прикинь теперь. В самоволку я бегал дней двести  из всего года. За три года службы, получается, я не служил почти шесть месяцев, если в среднем гулял по четыре часа. А ловили меня на возвращении девять раз. Давали по пятнадцать суток «губы» Это ещё сколько? Девять на пятнадцать – сто тридцать пять суток. Получается, что служил я две трети срока, а треть службы  пробегал, шнырял по карманам, в кино ходил и в библиотеку записался. По справке об освобождении. Военный билет  светить нельзя  было. Книжки брал в часть вместе с продуктами. Причем просил у библиотекарши совета, что надо прочитать обязательно. Она мне давала Пушкина, Толстого, Чехова, Горького, Достоевского и много разной документальной литературы по физике, механике, химии и философии в популярном изложении. Клянусь, прочитал всё. Что-то с большим интересом, что-то просто  кое-как осилил. Но осилил! И вот там, в армии, навылавливал я столько умных и правильных мыслей, что твердо решил: отслужу и в жизни больше никогда воровать не стану. Никогда! На работу пойду, женюсь, после работы буду с детишками своими возиться, жена мне станет борщи варить, да антрекоты жарить. Малина!

Пока, работал, служил то есть, пока бегал по самоволкам, читал, да строевой шаг шлифовал, тут незаметно и дембель подкрался. Сделал я дембельский альбом из любительских фотокарточек. Красивый получился. Я там ещё и нарисовал всякие вензеля, раскрасил карандашами. Вышло  – закачаешься.

Вот с ним я вышел из двери КПП, помахал части нашей ручкой и пошел  всё выкапывать из-под забора. Переоделся в гражданку, зашел в галантерейный магазин  неподалеку, купил приличный чемодан, всё  разложил, а деньги сунул под майку. Воров-то вокруг прилично шлындит. Не я один. Ну, и на майдан рванул. Купил билет до Питера, Ленинграда, блин. Дома был уже через сутки и восемь часов.

Попили мы с отцом водки трое суток без передыху, маму освободили от всего, сами всё готовили, мыли, убирали. А она всё время глядела на меня и радостно плакала.

Потом три дня я в себя приходил. А на четвёртый  рванул устраиваться на работу. Объявлений с текстом «Требуется» было завались. Переписал адреса и стал их объезжать. И вот тут, Стасик, поймал я такой облом, что в первый же день глаза вылезли на лоб, а голова перестала соображать вообще. Меня не брали никуда, никем и никто. Ни в первый день, ни в пятый, ни в двадцатый. Месяц я шарахался по городу, готов был пойти хоть «вратарём» на какую-нибудь забубённую овощную базу, ворота открывать машинам и пропуска проверять. Но отказывали везде, причем сразу после того, как я говорил, что паспорта у меня нет, а есть военный билет и справка о досрочном освобождении за примерное поведение и хорошую работу.

И я за месяц спёкся. Запил на неделю. Спал, почти не ел и матерился по пьяне прямо в окно на долбанную нашу конституцию, на наше вшивое равноправие всех людей и на социалистический гуманизм. Мать крестилась и бога молила, чтобы меня не забрали за поругание строя нашего. А отец молчал, читал книжку и ждал, когда я  начну трезветь. А когда дождался, сказал, что мы вместе завтра пойдем к одному хорошему человеку и он устроит меня на работу.

– А сразу нельзя было с него и начать? – спросил я отца дрожащим пока голосом.

– Надо было самому прорваться попробовать, – батя похлопал меня по плечу.-Чтобы до тебя дошло, что ты никто и звать тебя никак. Ты вор и дембель. Дембель и вор. Чуждый элемент нашему честному обществу и расцветающему государству. И место твое без подмоги – у параши. Так, вроде, у вас на кичмане говорят?

Через два дня отцовский друг приехал к нам домой и доложил, что мне нашли постоянную работу прямо под Ленинградом, возле городка Павлово -на – Неве, на притоке Невы – речке Мга. Работа на песчаном карьере в бригаде, которая обслуживала земснаряд. Машину, которая из воды тащила на берег землю со дна, песок и гальку. Я очень быстро, быстрее пули, согласился. А утром уже считался обыкновенным советским чернорабочим, пролетарием по статусу, гражданином по конституции, нашему основному закону и своду коммунистических правил, понятий, проще говоря. Воровской мир продолжал жить по своим понятиям, а я уже перековался в честного  фраера и принял веру в коммунизм.

                    Глава шестнадцатая

Окончание рассказа бывшего уголовника Толяна о проклятом прошлом, оптимистическом настоящем и светлом будущем.