От дворца до острога

Солеваренная каторга была вся тяжела, тяжела была больше всего для организма… Ссыльные качали насосы на высоких каланчах иногда при 30 градусах морозу, одетые в казенную рвань. Насосы были первобытной формы… Рассол должен был пробегать по желобам беспрерывно; платье на рабочих сначала мокло от брызг, потом замерзало… Тяжелая качалка так утомляла троих людей, что они часто падали на месте в беспамятстве от крайнего истощения сил… Жар, который скопляется в том сарае, где варится соль… становится во время горячих и спешных работ до того тяжелым и невыносимым, что арестанты принуждены скидывать с себя все платье и работать голыми до обильного пота. Но и при этих условиях духота и жар до того невыносимы, что каждый рабочий обязан выбегать из варницы в бревенчатую холодную пристройку… где, таким образом, ожидает мокрое и потное тело рабочего свежий, морозный, уличной температуры воздух… Малейший порез… при разъедающих соляных парах варницы производил опасные жгучие раны. Присоединяя к ним неизбежную простуду, при быстрой и крайней перемене температур, мы встречаем тот положительный факт, что редкий рабочий выдерживает более двух месяцев…» (106; 162–164).

Думается, достаточно. Каторга, хотя бы и «царская», оставалась каторгой. Хорошо было на советском лесоповале или постройке каналов и ГЭС имени Ленина, хорошо и на Каре или в Акатуе.

Большая часть звеневших кандалами по Владимирке была, однако, не каторжными, а ссыльными: во избежание побегов, как уже говорилось выше, ссыльнопоселенцев попарно приковывали к пруту или к цепи. Ссылка была: на вечное поселение в Сибирь, в отдаленнейшие и не столь отдаленные места; на водворение в Сибирь для бродяг, не помнящих родства; на жительство – с 1845 г. для лиц привилегированных сословий, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России, на 1–4 года; на поселение в Закавказье за религиозные преступления; административная ссылка без указания срока и места ссылки. Ссылаемых на жительство отправляли отдельно от прочих ссылаемых, без оков, с правом проезда в собственном экипаже под надзором жандармов, с обязательством приписки в крестьянское или мещанское общество, оставлением под надзором полиции и с правом заниматься торговлей и промыслами. Ссыльнопоселенцы через 6 – 10 лет получали такие же права.

До появления железных дорог каторжные и ссыльные шли под конвоем пешком, останавливаясь для ночлегов и отдыха в этапных острогах; построили «чугунку» до Нижнего Новгорода – стали партии отправляться в вагонах, а там пересаживались на баржи, влекомые пароходом, и двигались так по Волге и Каме до Перми, от Перми до Тюмени по железной дороге, а далее опять пароходом по Туре, Тоболу, Иртышу, Оби и Томи до Томска, а там уж – пешком. В 1865 г. от Нижнего до Ачинска и от Томска до Ачинска была введена перевозка зимой на подводах, но это оказалось слишком дорого (да нужно было еще заготавливать зимнюю одежду – полушубки, шаровары, а женщинам – суконные юбки, меховые рукавицы с варежками, теплую шапку, валенки, суконные онучи – экие либералы! А как чекисты зимами возили арестантов летнего улова?), и зимний способ доставки был оставлен. Осужденных до лета стали оставлять в тех губерниях, где они были приговорены к ссылке, либо группировали в централах – в Орле, Москве, Нижнем, Казани, Перми, Тюмени, Томске и пр. С открытием Транссибирской магистрали почти до места ссылки и каторги арестанты ехали поездом, а Владимирка стала зарастать.

Баржи внутри делились на три отделения (для разных категорий конвоируемых), с двухъярусными нарами, на которых свободно помещался человек высокого роста. На арестанта должно было приходиться от 5 ¹/4 до 2 ¹

/2 и не менее аршина в ширину. Свет и воздух проникали через люки, в ненастье закрывавшиеся застекленными рамами; вентиляция шла также через деревянные вытяжные трубы. На палубе были каюты: для конвойных офицера, чиновника, врача, солдат, для больных и кухонь, а внутри баржи устраивались два карцера для одиночного заключения. Над палубой по бортам были решетки, равные по высоте верхним каютам. С появлением на Черном море Добровольного флота, державшего регулярные рейсы Одесса – Владивосток, часть заключенных перевозилась морем.

Но, конечно, все это постепенно складывалось ближе к концу XIX в.

Партии шедших по этапу пешком собирались небольшими – человек по 50, лишь в сибирских городах постепенно увеличиваясь за счет присоединяющихся партий из других мест. Для имущества, женщин с детьми и больных за этапом ехали подводы. Ссыльных могли в собственных экипажах сопровождать их семьи. Так что сцена отправки арестантов из тюремного замка на вокзал, изображенная нам Никитой Михалковым в «Сибирском цирюльнике», – с бегом арестантов трусцой под мат и нагайки конвойных казаков – ложь, точнее, «режиссерская находка»: знаменитый режиссер слегка перепутал эпохи. Все арестанты одевались в казенные холщевые штаны, суконные халаты и круглые шапки серого цвета, а на ногах были кожаные коты (высокие башмаки) с портянками.

Нерчинский каторжный замок