От дворца до острога

Более или менее интенсивная общественная жизнь офицеров проходила в офицерском собрании – некоем подобии клуба. Собрания существовали в каждой воинской части для взаимного сближения офицеров, устройства развлечений, удешевления жизни и содействия военному образованию. Все офицеры непременно были членами собрания, а военные врачи и чиновники посещали его на правах временных членов; в собрание могли приглашаться и посторонние лица – помещики, чиновники, врачи и т. п. Средства на содержание составлялись из казенных сумм, членских взносов, штрафов за карточные игры и т. д. Хозяйственной частью заведовал распорядительный комитет из трех членов, а для непосредственного заведования избирались заведующий столовой, библиотекарь и пр. Но, разумеется, собрание находилось в городе, где стоял штаб части и было его командование, а ведь роты, батареи и эскадроны по неимению казарм зачастую располагались летом на «просторных квартирах», а зимой на «тесных квартирах» – по маленьким городкам, местечкам, селам и даже деревням, по домам обывателей, а летом иной раз и по сараям. Какое уж тут собрание, какая библиотека?!. Кроме сивухи из трактира или даже сельского кабака да карт – никакой общественной жизни. Значительно лучше было положение морских офицеров: зимой – в большом портовом городе, базе флота, а во время летней кампании – в кают-компании корабля. Правда, карты на кораблях не допускались, да и с выпивкой также дело обстояло непросто: вахтенная служба шла круглосуточно, а председатель кают-компании, старший офицер, строго следил за атмосферой. А если хочется в карты – пожалуйста, в штурманской рубке их много – морских: повышайте свой профессиональный уровень. Зато в кают-компании было фортепьяно, была корабельная библиотека, и даже можно было в складчину нанять учителя английского языка – это поощрялось. Недаром морские офицеры считались намного более образованными и воспитанными, чем сухопутные. Обстановка в кают-компании была свободная, без чинов и субординации, тем более что командир корабля не был ее членом и его только могли приглашать на совместный обед или ужин: прием пищи по каютам запрещался, и только командир ел в одиночестве в своей каюте.

Другие формы участия в общественной жизни прямо запрещались. Не разрешалось членство в политических партиях и общественно-политических организациях, а без позволения начальства – вообще в любых, даже научных обществах. Публиковать что-либо в печати – даже научные труды и художественные произведения – офицер мог только с ведома начальства, а начальство полагало, что нужно либо писать, либо служить. Даже в штатской одежде запрещалось ходить, но зато за границей русских офицеров узнавали именно по неумению носить штатское платье.

Во второй половине XIX в., особенно после введения в 1874 г. всеобщей воинской повинности и приема учащихся в военно-учебные заведения без учета происхождения (кроме Пажеского и Морского корпусов), стали быстро меняться и состав офицерского корпуса, и нравы в нем. Изменилось и качество профессиональной подготовки. Право на офицерский чин давало только окончание военного или юнкерского училища. В первые принимались лица с законченным средним образованием, во вторые – с незаконченным, но они выпускали лишь кандидатов в офицеры, получавших чин через год – три, а то и более, службы подпрапорщиками пехоты, эстандарт-юнкерами кавалерии и подхорунжими в казачьих войсках, и только в конце XIX в. сравнялись с военными училищами в правах. Правда, с 1874 г. лица с законченным средним или высшим образованием могли отбывать воинскую повинность вольноопределяющимися, проходя подготовку в особых школах и по сдаче экзамена получая чин прапорщика запаса; на действительную службу их призывали только во время войны, в мирное же время чина прапорщика не было. Не тогда ли сложилась поговорка: «Курица не птица, прапорщик не офицер». Кадетские корпуса были преобразованы в военные гимназии, а когда в 80-х гг. их восстановили, они только готовили учащихся для поступления в военное училище. Кроме того, была развернута сеть военных академий, дававших высшее военное образование, а также различных офицерских школ и классов, повышавших квалификацию. В итоге на 1898 г. офицеров, окончивших военные училища, в гвардейской пехоте было 86,3 %, в гвардейской кавалерии – 94,5 %, а в гвардейской артиллерии – все 100 %. Правда, в армейской пехоте таких офицеров было всего 18,9 %, а в крепостных войсках – 8,07 %, зато в артиллерии их было 91,4 %, а в инженерных войсках – даже 97,6 %.