От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Том I

Не приходится удивляться, что положение крестьянства оказывается в центре внимания французских экономистов и политиков тех лет (П. Жюрье, П. Буагильбер и др.). Внимание к нуждам народа, прежде всего деревенских тружеников, вообще было характерно для литературы XVII столетия[491]. Если для литературы эпохи Возрождения, литературы по преимуществу городской, было типично даже несколько пренебрежительное отношение к крестьянину (редким исключением являются здесь книги Ноэля Дю Файля), то в XVII в. картина резко меняется. Здоровая справедливая мораль крестьянина противопоставляется Лафонтеном в его баснях нравам и обычаям привилегированных классов. Положительные образы представителей народа часто встречаются в произведениях и других французских писателей XVII столетия (и не только писателей – вспомним произведения братьев Лененов и других художников их школы). К концу века в книгах Лабрюйера и Фенелона, например, крестьянская тема становится важным компонентом их социально-этических концепций. А вскоре беднейшие слои крестьянства выдвигают и своего идеолога в лице аббата Мелье.

В конце XVII в. критические по отношению к абсолютизму тенденции усиливаются не только в политической публицистике; тираноборческий пафос пронизывает последнее творение Расина – его трагедию «Гофолия»; в XII книге «Басен» Лафонтена ощутимо звучит осуждение авантюристической политики Людовика XIV; моральное оскудение французского общества под властью абсолютного монарха широко показано в замечательной книге Лабрюйера – в его «Характерах».

Абсолютная монархия находит, конечно, и теперь своих апологетов. Наиболее влиятельным из них становится в эти годы епископ Боссюэ, сначала покровитель, а затем враг Фенелона.

Последнее тридцатипятилетие царствования Людовика XIV – это время ожесточенной идейной и философской борьбы. Не случайно в это время делаются первые попытки преодолеть дуализм Декарта, развертывается деятельность Пьера Бейля, начинает свой творческий путь Фонтенель. От них прямой путь к великим просветителям следующего века. И не случайно как раз в это время наступает заключительный этап в борьбе с янсенизмом, Мальбранш привносит картезианский окказионализм в теологию и получает распространение мистическое учение Молиноса (квиетизм).

Итак, 80-е и 90-е годы XVII в. характеризуются во Франции серьезными идеологическими сдвигами, решительным пересмотром ранее установленных взглядов и представлений. Внушительный подъем переживает экономическая мысль, бурно развивается историография. Глубокое осмысление исторических событий мы находим и у многочисленных мемуаристов эпохи. Политические проблемы широко ставятся в получивших большое распространение описаниях новооткрытых земель. Характерной приметой времени было, между прочим, возрождение жанра социальной утопии, на который столь богат был предыдущий век. Уже само возрождение этого жанра весьма симптоматично – утопический роман вновь появляется именно в обстановке социального брожения, резко возросшего интереса к политическим проблемам, в атмосфере усилившейся идеологической борьбы и критики абсолютизма.

Последние десятилетия XVII в. отмечены появлением целого ряда значительных утопических романов. Наиболее примечательными из них были широко известная у нас книга Дени Вераса[492]

«История Сева рамбов» (1675 – 1678), менее известные «Приключения Жака Садера» (1676) Габриэля де Фуаньи (ок. 1630 – после 1684) и «История острова Калахава» (1700) Клода Жильбера (1652 – 1720). Не без основания к жанру утопического романа причисляют и «Приключения Телемака» Фенелона.

Конец века во Франции – время кричащих противоречий и контрастов. Религиозная нетерпимость, столь типичная для взглядов Людовика XIV тех лет, идет рука об руку со все более усиливающимся падением религиозности, со стремлением к религиозности более терпимой и разумной, если можно так выразиться, к католицизму более просвещенному. Рядом с усилением религиозного фанатизма учащаются случаи прямого неверия, что предвещает энциклопедистов. Рядом с изменением придворных нравов в сторону все большего аскетизма, строгости, богобоязненности, нравы светского общества приобретают черты все большей свободы, подготавливая тем самым безудержный разгул периода Регентства. Падает роль Версальского двора как законодателя вкусов, в противовес ему все большую роль начинают играть салоны (г-жи де Пелиссари, г-жи Ламбер и др.), ученые кружки, литературные кофейни («Прокоп» и др.).

Все эти условия, т. е. рост свободомыслия и оппозиционных настроений в широких кругах общества и усиление гнета властей, в частнос ти цензурных строгостей, так лапидарно и в то же время разносторонне обрисованные в книге А. Адана[493], следует учитывать, изучая возникновение «Приключений Телемака» и обстоятельства их появления в печати.