От голубого к черному

«Некуда идти» Карл написал как-то вечером в студии. Эта песня о человеке, отпущенном на поруки, он стоит посреди Дигбета и медленно распадается на части. Мы так никогда и не узнали, что же он натворил и действительно его кто-то преследовал или он это только вообразил. Скорее всего вообразил, но тихий голос Карла придал убедительности этой паранойе: «Осколки на мостовой/ Покажи мне, куда идти/ Церковные сторожевые псы/ Вели мне замолчать». Он почти не играл на этом треке, мы с Йеном обрамляли его голос мрачным, милитаристским битом. Еще одна новая песня, которую он написал для альбома, «Дорога в огонь», была совершенно иной: спокойная, почти фолковая история о путешествии через страны мертвых. Мелодия была взята из инструментальной композиции, которую мы играли несколько раз на концертах. Я сделал басовую партию как можно более жесткой, она звучала как гром. От последних строк этой песни мне всегда становилось не по себе: «Оставь огонь позади/ Поднимись по сломанной лестнице/ Туда, где ждет тебя любовь/ Дитя у нее на руках/ И пепел в волосах».

«Фуга» никогда особо не удавалась нам вживую — еще один случай, когда песня нуждалась в чем-то большем, чем мы трое могли сыграть. Пит исказил вокал Карла, превратив его в замогильный стон, затем вплел его между музыкальными фразами. Он использовал драм-машину, чтобы оттенить жесткую игру Йена. Он заставил нас с Карлом написать изящную партию для клавишных, а затем привел Мэтта Пирса, клавишника из «Молчаливого большинства», чтобы записать ее. Конечный результат получился настолько запутанным, что никто из нас не мог понять, кто же что играл. Мы больше никогда не играли эту песню на концертах.

Три трека из записанных мы не использовали. Один из них, «Кусок кожи», должен был войти во второй альбом. Последним треком на «Жестких тенях» мы записали «Издалека», аранжировка получилась самой простой из всех. Голос Карла звучит так устало и изнуренно, мы использовали последний вариант записи, сделанный в два часа ночи после огромного количества сигарет и крепкого пива. Пит вставил звук свистка поезда в последние несколько секунд. У нас еще оставался один день на запись, но мы все уже знали, что работа закончена.

Карл вернулся в мою квартиру и заснул так крепко, что его не удалось добудиться ни к завтраку, ни к обеду, его кофе совсем остыл. Он проснулся после полудня, заторможенный, с красными глазами. Немного поболтав ни о чем, он отправился повидать Дженис. Я испытал смутное облегчение, его опустошенность пугала меня. Мне вовсе не хотелось приколоть его тень к своей стене.

Два других события того времени засели у меня в голове. Первое — вечеринка у Натана и Стива, через десять дней после всеобщих выборов. Это была молодая пара, друзья Доминика, они жили на окраине города. Со всеми этими ребятами я познакомился в основном через Адриана, Карл знал только одного или двух из них. Мы пришли, когда уже стемнело. Их квартира находилась на третьем этаже небольшого частного дома, но музыку было слышно даже на улице. Данни Миноуг [41]. Несмотря на то, что фасад здания был со вкусом сложен из кирпича, выкрашенного в пепельный цвет, винтовая лестница была побеленная и убогая, как в любом пригородном доме.

Вот оно. Стены квартиры Натана и Стива были увешаны фотографиями в рамках из «Афины» или «Эйч-Эм-Ви»: Монро, Мадонна, Марк Уолберг, Миноуг-старшая. Свет давали розовые лампочки, вкрученные в модернистские стекловолоконные лампы на столах. В идеальной кухне на полках морозильника «Формика» поблескивали капельками влаги серебряные банки «Гролша» и бутылки сухого белого вина. Черные пластиковые миски с орешками, шоколадным печеньем и крендельками расставлены по всем поверхностям. Выглядело так, точно они только что въехали в квартиру, хотя на самом деле они жили здесь уже пару лет.

В тот день «Треугольник» записывали в студии «Третий пролет». Карл был в отличной форме, наполняя пение и игру жесткой энергией, мы с Йеном изо всех сил старались ему соответствовать. Между дублями он набрасывал текст и аккорды для новой композиции. Музыка полностью завладела им. Тем вечером, несмотря на то что он побрился и надел красную шелковую рубашку, в которой он походил на итальянца, он оставался в тени. Люди улыбались ему, но отсутствие реакции с его стороны расхолаживало их. В его взгляде была какая-то отстраненность — не подкупающий потерянный взгляд невинности, но смущение воителя, чей противник внезапно исчез. Я провел его на кухню, где он сразу же ухватил полбутылки водки и стакан.

Доминик привел свою подругу Салли, рыжеволосую девушку лет двадцати, которая безостановочно пила и говорила.