От «Я» к «МЫ». Как быть по-настоящему вместе

Задумываясь о травме, мы обычно представляем себе то, что травма-­терапевты называют Большой Травмой с заглавной буквы Т — угрожающие жизни и здоровью катастрофические события, которые имеют четкие границы во времени [4]. Например, цунами, ураган, вой­на. Мы, специалисты по RLT, чутко выявляем Большую Травму и работаем с ней, но так же чутко мы настроены и на «малые травмы» — травмы отношений. И это не тот единственный случай, когда вы выбросили родную маму с балкона четырнадцатого этажа, а те сто тысяч раз, когда она говорила, что вы для нее невыносимое бремя. Психотерапевты редко сталкиваются с одномоментными катастрофическими событиями, скажем с единичным случаем инцеста. Гораздо чаще мы имеем дело с мелкими, разъедающими личность эпизодами, происходившими по десять раз на дню каждый день вашего детства [5]. Джои и Линда. Некому рассказать

— Понимаете, когда Джои становится агрессивным, я просто… просто хочу встать и уйти, — говорит мне Линда.

Мы сидим все вместе, втроем, на демонстрационной сессии перед залом, полным терапевтов. Линда сказала группе, что она из американских индейцев, из племени чероки. Ей тридцать три года.

— Агрессивным? Что это значит? Каким он тогда становится?

— Джои начинает настаивать, что нам надо поговорить, — продолжает она. — А я сразу: «Не трогай меня!» Запираюсь в спальне, а он молотит в дверь и орет. Но меня нет.

— Вы за стеной, — говорю я.

— За высокой стеной, — соглашается она.

— Вот прямо: «Делай что хочешь — пакуй свои вещи, выбегай на улицу, попадай под машину. Мне плевать с высокой колокольни, что ты сделаешь!» Я вас верно понял?

— Точно.

— Хорошая у вас стена, крепкая.

— Еще бы, — кивает она. Спина у нее прямая, руки сложены на коленях, и она смотрит на своего мужа Джои, великана с огромной копной афрокосичек, примятой кожаной бейсболкой. Джои чернокожий и моложе жены, ему двадцать семь.

Выждав немного, я спрашиваю ее:

— Чем же все кончается? Когда стена рушится?

— Когда мы миримся?

— Да.

— Ну, когда Джои смягчается, когда у него меняется тон, когда язык тела становится понежнее, тогда…

Я поворачиваюсь к Джои. Он подтверждает, что говорит Линда. Да, когда он агрессирует, она отстраняется. Но, по словам Джои, Линда умолчала о другом: обычно он становится агрессивным именно потому, что она от него отстранилась.

— Но то, что говорит Линда, вам помогает? — спрашиваю я, не давая отклониться от темы. — Когда вы смягчаетесь и становитесь нежнее, она выходит из-за стены?

— Да, помогает, — говорит он. — Что есть, то есть.

— А сколько нужно ждать?..

— Ну, пару дней, может три, — делится он, будто это нормально.

Мы умолкаем на целую бесконечную минуту.

— Не знаю, Джои, но мне представляется — как у нас говорят, у меня фантазия — что по ту сторону стены, которую строит Линда, сидит тот маленький мальчик, который прячется внутри вас, и чувствует себя очень одиноким, брошенным и растерянным.

Джои энергично кивает:

— Бинго!

— Бинго, — говорю я афрокосичкам, которыми он занавесил лицо. — Расскажите, пожалуйста…

И тут ни с того ни с сего он признается в том, о чем редко вспоминает и уж тем более не говорит.

— Понимаете, — перебивает он меня, — в детстве я пережил насилие.

— В смысле…

— Сексуальное. — Он смотрит в пол, под ноги. — Моя тетка.

— Вам было…

— Семь, — отвечает он. — Никто ничего не знал. Я никому не рассказывал.

И тут этот великан начинает плакать. Сжимает кулаки и плачет в них.

— Какой кошмар, — говорю я Джои. — Какой же кошмар! — И через некоторое время добавляю: — Значит, тот маленький мальчик под дверью Линды…

— Это словно… — Джои еще плачет, — словно там никого нет. Никого нет дома, некому рассказать — словно моя история никого не интересует! * * *

Послушайте, как Джои описывает свои чувства, когда Линда от него отгораживается: «Словно некому рассказать, словно моя история никого не интересует». Его внутренний ребенок ощущает одиночество, которое, должно быть, переживал семилетний мальчик в собственной семье: если бы он не чувствовал себя таким одиноким, то рассказал бы кому-нибудь, что сделала с ним тетка. И в самом деле, дальше Джои рассказывает, что у его матери была зависимость от рецептурных лекарств, а отец вечно заводил романы на стороне. Конечно, терапевт мог бы сосредоточиться на том единственном эпизоде сексуального насилия, и это было бы оправданно: тем случаем действительно необходимо заняться. Но меня особенно заинтересовало одиночество этого маленького мальчика. Тетка подвергла его насилию один раз, а родители пренебрегали им 365 дней в году. Это и есть травма отношений. Травма, отравляющая каждый день детства. Обратите внимание, в отношениях с Линдой у Джои активируется не то связанное с инцестом чувство, что его используют и ему не дают дышать. У него просыпается гораздо более опасное чувство — ощущение брошенности.

Травмы отношений оставляют глубокие раны.