От мира сего

Приятеля звали Гера, он сулил ему бездну невероятных наслаждений в этом прекрасном доме.

Гера так и сказал: «В этом прекрасном доме». Слова его внушали надежду, и Вершилов, обычно не очень охотно ходивший к незнакомым людям в гости, на этот раз согласился пойти.

— Виктор, поверь, — продолжал обольщать его Гера. — Поверь, не пожалеешь!

Он называл его на французский манер «Виктор» с ударением на «о». Вершилова это смешило, но он не противился. Викто́р так Викто́р, не все ли равно?

Дом был развалюха в два этажа, правда в чудесном районе, на Малой Бронной, наискосок от Патриарших прудов.

Розита жила в коммунальной квартире, видимо густо населенной, в коридор выходило множество дверей, кругом тесно стояли сундуки, кофры, чемоданы без ручек, на стенах висели велосипеды.

Комната Розиты была в дальнем конце коридора, маленькая, продолговатая, с узким, подслеповатым окном.

Над столом непременный в те годы оранжевый шелковый абажур с висюльками, на столе древний патефон с прорванной обивкой, его надо было заводить долго и упорно, а он все не желал слушаться и поначалу хрипел с надрывом, потом, однако, начинал исправно работать, и тогда маленькая комната оглашалась звуками «Лунной рапсодии» и «Утомленного солнца».

Кроме Розиты были еще две ее подруги, Вершилову приглянулась темноглазая, розовощекая крепышка, одетая в полосатую майку со шнуровкой на груди.

Но крепышку подхватил Гера, и Вершилову не оставалось ничего другого, как пригласить другую девицу, сидевшую с нею рядом.

На первый взгляд, она была непривлекательна, очень худая, белокурая, бледная, с едва намеченными бровями и длинными, но тоже светлыми, а потому невидными ресницами.

«Бесцветна, — определил Вершилов про себя. — Но танцует хорошо».

Она и в самом деле танцевала отлично, слушаясь каждого его движения, и была такая легкая, почти невесомая.

Он спросил:

— Простите, как вас зовут?

— Прощаю, — ответила она, — Валерия.

Танцуя, он разглядел ее: вовсе она не была дурнушкой, даже скорее миловидной, особенно когда улыбалась, блестя очень белыми зубами, щеки ее розовели от улыбки, глаза начинали сиять, но она была совсем не в его вкусе. Ему нравились веселые, румяные, уверенные в себе, вот такие, вроде той, что умыкнул Гера.

Розита тоже не нравилась ему: костистая, угловатое, лошадиное лицо, густо напудренное, на щеках румяна, бесформенный рот щедро намазан жирной малиновой помадой.

Розита прилежно меняла пластинки, заводила патефон и курила, мечтательно глядя в пространство, время от времени картинно стряхивала пепел на пол, делая вид, что ее ничто не интересует. Розите не достался партнер для танцев, но она была хозяйка, понимала, что следует помнить о долге гостеприимства.

Расходились поздно, чуть ли не во втором часу ночи. Валерия спросила:

— Где вы живете?

— Где бы ни жил, — ответил Виктор, — я провожу вас.

Она честно предупредила:

— Я живу в Черкизове.

— В Черкизове? — переспросил он. Мысленно ужаснулся. Черкизово от Варсонофьевского переулка, где он жил, невероятно далеко.

Надо думать, прошастаешь всю ночь напролет с этими проводами. Но что же делать? Не оставлять же девушку одну брести по ночной Москве!

— Я провожу вас, — повторил он.

Она благодарно пожала его руку.

Шли пешком через весь город, мимо площади трех вокзалов, мимо Сокольнического парка.

Лера мало говорила, больше слушала. Если вставит слово-другое, то к месту и своевременно.

Рассказала ему о себе: живет с родителями, учится на курсах иностранных языков, но подумывает и о том, чтобы поступить куда-нибудь в серьезное учебное заведение. Она так и сказала: «В серьезное учебное заведение».

— Тогда поступайте в медицинский, — предложил он. — В первый мединститут, я там учусь на третьем курсе.

— Вы будете врачом? — спросила она, прижала к груди маленькие ладони. — Я люблю врачей, вернее сказать, я их очень и очень уважаю.

— Я хотел быть, по правде говоря, журналистом, — признался Виктор. — А потом так получилось, что стал врачом.

— И не жалеете об этом? — спросила она.

Он ответил искренне:

— Нет, не жалею. Правда, жить нелегко, если бы не отец, мне бы было совсем нелегко прожить на свою стипендию…

— Я понимаю вас, — сказала она и еще раз повторила: — Уважаю врачей. — Подумала и добавила. — Но я бы не смогла стать врачом. У меня бы не хватило жизненных сил, уменья забывать о себе, ведь врачи должны забывать о себе, помнить только о больных людях, разве не так?

«А она умненькая, — подумал Виктор. — Сразу не скажешь, а на самом деле совсем неглупая».

Он питал слабость к умным людям. Даже самая красивая женщина, если она была глупой, ограниченной, не могла привлечь его.

Совсем недавно он познакомился с хорошенькой редакторшей одного толстого журнала. Редакторша была внешне очаровательна: золотоволосая, казалось, даже кожа у нее золотистая, теплая, огромные карие глаза, ослепительная улыбка. Когда он шел с ней по улице, многие оглядывались.

Она говорила:

— Витя, вы должны написать книгу, пусть это будут современные «Записки врача».