От него не сбежать

– Заняться тебе нечем.

– Тут ты прав, нечем. Еще кофе?

– Валяй.

20

Клим.

Это было похоже на манию. Чистейший наркотик, от которого происходит срыв башки. Она оказалась слишком близко, когда совершенно не следовало этого делать. Стефа права, у меня опять сорвало планку. Напрочь.

Восемь лет назад, когда я свалил из города, думал, что сдохну. Она настолько въелась в кровь, мысли. Я бредил ей. Видел в прохожих и сходил с ума от отчаяния. Ее глупый выбор не удивил, скорее окончательно разочаровал. Она выдрала мое сердце со всеми артериями, но я продолжал думать о ней. Маниакально. Постоянно. Бегал марш-броски на запредельный километраж и все равно никак не мог вытряхнуть эти гнилые воспоминания. Они отравляли организм всецело. Рвали внутренности на куски. Поднимали из глубин моего сознания ту тьму, что пряталась там долгие годы. Я боролся с собственной тенью и ярким девичьим образом. Два противника, две чаши весов. Перепутье.

Лишь спустя время ее стройный силуэт начал расплываться. Покрываться пятнами. Стал далеким, где-то даже безликим. Воспоминания больше не отдавались внутри каким-то странным теплом с примесью жгучего яда. А позже и вовсе перестали всплывать в памяти. На плечи свалилась тонна работы. Я должен был сосредоточиться на другом и не допустить ни единого прокола.

Шесть лет чужой жизни. Последние шесть лет с людьми, к которым поначалу испытываешь неприязнь и отторжение. Потом привыкаешь. Когда тебя внедряют, то дают установку. Ты следуешь ей все время, что находишься в работе. Но человеческий фактор все равно продолжает играть большую роль. Ты проникаешься: шесть лет – это огромный срок.

1 Федеральная служба безопасности не вербует кого-то вроде меня. Но всегда бывают исключения. Я одно из них. Мой настоящий отец был офицером. Погиб при неизвестных обстоятельствах. Точнее, при скрытых секреткой

2. Но, когда у тебя появляется доступ, ты можешь узнать о причинах гибели подробнее. Первая – он копал под Мельникова, еще тогда. Страна развалилась, и отчим начал быстро подниматься вверх. Вторая – отец был правой рукой Мельникова. И третья – он был кротом

3. Его вычислили и зверски убили. Мельников убил. Человек, за которого в дальнейшем моя мать вышла замуж.

Отчим движется в поле зрения конторы 4 последние лет двадцать.

За мной всегда наблюдали. Составляли психологический портрет, взвешивали все за и против, думали на перспективу.

Приехав в Москву, я хотел кардинальных изменений и, сам того не желая, получил их сполна.

 – Клим Константинович, – дверь кабинета открывается, и перед глазами появляется Матвей.

– С чего такой официоз? – откидываюсь в кресло.

– Мы собрали всех мелких акционеров.

– И?

– Тридцать процентов теперь твои.

– Я надеюсь, все прошло в рамках морали? – уточняю, зная пыл Матвея.

– Простреленное колено одного несговорчивого типа считается? – хмурится.

– Нет.

– Тогда почти в рамках, – Кузьмин садится в кресло и сцепляет пальцы замком где-то в области живота.

– Хорошо. Когда там у них ближайшее собрание акционеров?

– Не поверишь, через три дня.

– Экстренное?

– Обижаешь.

– Значит, Мельников уже знает, что я в деле.

– Я подрядил прессу, интернет-порталы. Это дело обязано быть замеченным. Все должны понимать, что его положение становится шатким.

– Отлично. Работайте дальше.

– А ты?

– А у меня дела.

– На связи.

Киваю, поочередно всовывая руки в карманы пиджака, и выхожу в небольшую приемную.

Я снял этот офис за неделю до своего приезда. Весь необходимый персонал в лице секретаря, журналиста, экономистов и пиарщицы привез с собой. Доверять людям отсюда – опрометчиво. А мне нужно было проверить всю бухгалтерию Мельникова, знать, что говорить, где, когда. Понимать, что творится в городе, какое здесь настроение. И точно предугадывать его шаги.

Пока все идет по плану. Почти все. Если не брать в расчет Лу.

Уже сутки мне не дают покоя слова Стефы: «Луизы не было на работе. Сказали, она взяла больничный».

Меня не должно это волновать. То, что с ней происходит. Точка была поставлена, хоть и не самым лучшим образом. Ей нет места в моей жизни. А мне в ее. Это уже давно вступившая в силу закономерность. Правило. Но ведь все правила созданы, чтобы их нарушать.

Впрочем, я и так уже многое нарушил. То, что ставил для себя под запрет.

Произошедшее той ночью было за гранью. Она была странной. Неживой и абсолютно ненастоящей. Я трахал чертову куклу. Чувствовал это, но все равно не смог остановиться. Не смог, потому что на голову, словно ушат с помоями, выливались воспоминания. Что-то давно забытое, упущенное, но на протяжении всего времени хранящееся в сердце.

Слишком отравленное, но в то же время ценное.

Ее близость, тепло. Губы. А в голове лишь ярость. Никаких поцелуев, никаких эмоций. Просто механика.

Просто ложь. Самому себе. С ней все не так. Все рушится от одних лишь прикосновений, рассыпается, становится пылью. Она сама разрушена, выжжена. Пустая, замкнутая, запуганная. Вызывающая сочувствие и лютую ненависть одновременно. И я. Я такой же.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍