От Падуна до Стрелки

Проезжаем большой Раздолинск, где дымит обогатительная фабрика, перемахиваем через старый деревянный мост на реке Удерее, и опять дорогу обступает тайга. В Южно-Енисейске — центре золотодобывающего района — к нам подсаживается директор комбината Борис Сергеевич Абакумов, грузный мужчина со шрамом на виске, любитель «соленых» словечек.

Шаарган — это всего одна уличка низеньких, по окно вросших в землю домишек, они доживают последние годы; золото кончается, и горняки собираются переехать на новое место. Поэтому Абакумов и не подновляет дома. Виктор Андрианович другого мнения — люди проживут еще минимум два-три года — значит, надо заботиться о них. Походив по домам, Неволин находит, куда переселить многодетную семью, и с упреком говорит Абакумову:

— Неужели сами не могли догадаться, как помочь этой семье, ведь приходили же к вам, просили. Отец-то этих ребятишек — ваш рабочий.

Он идет к школе — самому большому зданию в поселке. На высоком крыльце его встречает Мария Яковлевна— маленькая женщина, вся напряженная, с гневными глазами.

— Очень хорошо, что начальство прибыло. Как вы думаете, дорогие начальники, можно здесь начинать учебный год? — Она распахивает дверь и жестом приглашает войти.

В школе четыре комнаты — два класса, большая прихожая и кабинет директора, он же библиотека и склад наглядных пособий. Снятые с петель двери, разгромленная печь, отодранные половицы.

— Глядите, что наделали, голубчики! — с желчью говорит она. — Пришли, все разорили и ушли. Уже две недели ни один рабочий не заходит и бригадира не могу поймать. Я ему сколько раз звонила, — она показывает на Бориса Сергеевича, — одними обещаниями кормит, а >чера и вовсе сказал, что на драгах с планом плохо и не до школы ему.

Заметив, что директор комбината готов вступить с ней в спор, она опережает его:

— И не спорьте, и не говорите, Борис Сергеевич. Небось для драг понтоны делаете авралом.

Абакумов хмурится, шрам на его виске белеет, он смотрит на Марию Яковлевну и глазами просит: «Да, уймитесь, наконец, все сделаем».

Виктор Андрианович смеется:

— Так его, так, чтобы знал, что о нем люди думают. — И уже серьезно. — Успокойтесь, Мария Яковлевна, договоримся с директором комбината и ремонт закончат в срок.

Он внимательно смотрит на нее:

— Вид у вас усталый и нездоровый. Почему отказались от путевки в санаторий?

— Да куда же я от этого поеду, чтобы у меня там на курорте сердце совсем разболелось.

— Вы же давно здесь работаете и ни разу не были в отпуске.

Она вздыхает.

— Не была. Не могу оставить школу и ребят. У нас большой опытный участок, с детьми ходим в походы, дел и летом хватает. И за ремонтом сама недоглядишь, разве сделают, как надо.

И все мы понимаем, что ремонт для нее лишь предлог, чтобы не расставаться со школой и ребятами. Эта маленькая, рано увядшая женщина с лицом крестьянки и руками рабочего человека, умеющими и пилить, и строгать, и перекладывать печи, не понимает, как можно, хотя бы на один день, на один час, забыть, отойти от дела, которому она отдала все свои мысли, да что там мысли — всю свою жизнь.

Сколько у нас в стране таких вот маленьких школ, где от учителя требуется в десять раз больше умения, энергии, чем от его городских коллег? Сколько таких, как Мария Яковлевна, фанатиков народного образования, живущих в далеких деревнях и поселочках и умеющих сохранить в себе внутреннюю культуру, большое благородство.

Им нелегко живется. Очень виноваты перед ними директора комбинатов и председатели колхозов, считающие, что ремонт школы — дело третьестепенное, виноваты районные руководители, редко к ним заглядывающие, и все мы, за то что мало помогаем, не ценим по-настоящему их тяжелый, но благородный труд.

Виктор Андрианович все-таки уговорил Марию Яковлевну поехать лечиться, пообещав на время ее отсутствия прислать самого лучшего учителя из Мотыгина. Провожая нас, она выходит на крыльцо. Лицо ее просветлело, стало ясным и добрым, таким, каким оно, вероятно, бывает, когда идет урок.

Сразу за околицей Шааргана в забое пыхтит, отдуваясь паром, драга.

Золото в горах Енисейского кряжа нашли еще лет двести назад. Добыча его началась в 1836 году. Сначала вели ее примитивно, вручную. Потом стали закладывать шахты, наконец появились драги. Они были не очень большими, малопроизводительными. Когда драга намывала пуд золота, стреляли из пушки, и далеко не каждый месяц раздавался такой салют. Перед революцией к ангарскому золоту дотянулись руки иностранного капитала, в тайге обосновались концессии.

После революции золотодобывающая промышленность Приангарья коренным образом изменилась. Выросли большие рудники, появилась современная горная техника и значительно увеличилась добыча благородного металла.