От Падуна до Стрелки

Драга, работающая под Шаарганом, небольшая. Объем ее ковшей двести литров. Сейчас уже построены драги, ковши которых в шесть раз больше, — в год такая плавучая фабрика «перелопачивает» два миллиона тонн грунта, заменяя двенадцать тысяч землекопов. А эта, старенькая, что черпала землю со дна небольшого озерца, ею же самой созданного, еще верой и правдой служит людям — дожила бы до наших дней старая традиция, и жители поселка не один раз в месяц слышали бы пушечные выстрелы.

Двухэтажный корпус драги стоит на большом деревянном понтоне. Три троса помогают ей передвигаться в забое — отходить вправо, влево, назад и двигаться вперед. Бесконечная лента уносит ковши под воду, они черпают золотоносный грунт со дна и поднимают его наверх в бочку — огромный вращающийся барабан. Руда измельчается в барабане, ее тяжелые кусочки с золотом через отверстия в стенках бочки проваливаются на специальные столы, а пустая порода снова падает в воду.

Столы вибрируют, и здесь происходит дальнейшее отделение золота от грунта. Мелкие крупинки того и другого просеиваются через сита и падают на длинные резиновые дорожки — половики. Они покрыты слоем ртутной амальгамы. Золотые крупинки вязнут в ней, а остатки пустой породы вода легко смывает с дорожек.

Отделение, где стоят столы и по наклонному полу которого разложены половики, называют сполоскательным — это святая святых драги. Его открывают раз в сутки часа на полтора-два, чтобы «снять» урожай золота. Мы попадаем в сполоскательное отделение как раз в такое время.

Смолкает скрежет черпаков, затихает гром дробящейся породы. Три девушки в комбинезонах и резиновых сапогах осторожно счищают с половиков золотоносную ртуть и складывают в небольшую электрическую печь. Через некоторое время из нее извлекают спекшиеся лепешки золота — ртуть испарилась.

А дальше начинается самое удивительное: золото ссыпают в потрескавшееся эмалированное зеленое блюдо — на такое хозяйки обычно складывают только что испеченные пироги. Одна из девушек пересыпает часть желтых лепешек в большую медную ступку, прикрывает ее салфеткой и старательно, словно сухари для котлет, измельчает руду. Эта операция повторяется трижды, наконец золотые песчинки взвешивают и укладывают в кружки — стальные конусообразные банки с крепко завинчивающимися крышками. Все!

Не знаю, должно быть, на более современных драгах процесс в сполоскательном отделении и механизирован. Но то, что я видел, потрясло меня обыденностью: три девушки не торопясь за час собрали груду золота, словно муку или крупу на кухне.

Тысячу раз уже писали: золото некрасиво. Подтверждают в тысячу первый: желтые его крупинки не излучают волшебного сияния. И все-таки, сколько веков эти крупинки властвовали над человеком, сколько людской крови и жизней забрали они!

А тут все иначе — золото подчинено человеку. С ним обращаются спокойно, даже пренебрежительно, как с любым другим некоронованным металлом. В этом спокойствии, в этой невозмутимости в полную меру раскрывается душа советского человека — он знает цену золота, знает, как много труда вложено в его добычу, знает, как оно нужно народу, и остается к нему равнодушен.

Девушка запечатала кружку с желтыми крупинками, я смотрю на Виктора Андриановича, и, кажется, мы с ним думаем об одном и том же: о человеке, победившем власть золота.

На обратном пути в Мотыгино нас застает гроза. В тайге всегда страшно, когда темное небо падает к самым верхушкам сосен, молния разрывает мглу, а гром, десятки раз отразившийся от ближних и дальних сопок, раскатывается по земле. Костя сбавляет газ, так как дорога за несколько минут превращается в бурную речку. Но стихия бушует недолго, тучи проходят стороной, и снова показывается солнце. Впереди белеют невысокие скалы. Костя останавливает газик.

— Магнезиты. Тальское месторождение. Тут-то и угощали Бардина ангарскими арбузами, — говорит Неволин.

Я понимаю, какие чувства владеют сейчас этим человеком, как любит он свой красивый и богатый край, его самобытную красоту, его людей.

Александра Кирилловича Рублева я уже жду полдня — он заседал в зональном парткоме. Можно было бы пойти в Управление Ангарской геологической экспедиции, до которой от парткома ходу минут десять, и там засесть за толстые тома отчетов. Но мне хочется раньше поговорить с тем, кого Неволин назвал одним из первооткрывателей Ангаро-Питского железорудного бассейна.

К обеду заседание окончилось. Стоя во дворе у выхода из домика партийной библиотеки, я пытаюсь угадать, кто из выходящих Рублев, и ошибаюсь. Виктор Андрианович подводит ко мне невысокого мужчину в клетчатой рубашке.

Слушая Неволина, представляющего нас друг другу, мужчина смотрит мне в глаза, будто пытается узнать все мои мысли. Наверно, я смутился от этого взгляда, и Рублев ободряюще улыбается.

Мы идем с ним по деревянным мосткам тротуара, тянущегося вдоль высокого откоса над Ангарой. Александр Кириллович спрашивает:

— Вы в геологии что-нибудь понимаете?