В перерывах между заседаниями участников коллоквиума возили в музеи и на осмотр различных достопримечательностей. Особенно гордились алжирцы новым парком Риад аль-Фатх («Сады победы»). Это, собственно говоря, не столько парк, сколько выстроен-iii.iii специально к 30-летию революции коммерческо-туристический комплекс. Искусно выложенные из камня дорожки ведут от одного изощренно оформленного кафе к другому, от экзотического ресторана к сувенирному ларьку, от специализированного художественного магазина к павильонам с различными экспозициями: образцов шитья и тканей с традиционным рисунком, национальных костюмов разных эпох', племен и регионов, образцов кабильской бижутерии (особенно из знаменитого и за пределами Алжира района Бени Йенни) и прочих изделий алжирского ремесла— деревянных решеток с геометрическим, типично берберским узором, резьбы по камню и гипсу, произведений чеканщиков и гончаров. Все это очень красиво, но довольно дорого. Поэтому по Риад аль-Фатху можно прогуливаться и многим любоваться, по вряд ли что-нибудь купить. Цены здесь по карману либо «нефтяным» шейхам из аравийских стран, либо богатым бизнесменам Запада.
Интересен Музей революции в алжирской столице. Свою революцию алжирцы считают продолжением предшествовавшей борьбы за независимость. Поэтому в музее выставлены экспонаты (главным обрати — картины и фотокопии документов, но есть и подлинники), относящиеся не только к XX, но и ко всему XIX в. Некоторые документы еще нигде не опубликованы и представляют научный интерес. По крайней мере французские знатоки истории Алжира сразу стали выяснять, каким образом можно эти документы получить или скопировать.
Музей революции расположен в основании недавно воздвигнутого Памятника шахиду («павшему бойцу»). Это три прильнувших друг к другу гигантских каменных лепестка, хорошо видных из разных концов города. Монумент высоко взметнулся над районом Аль-Маданийя, расположенным в верхней части алжирской столицы. Именно в этом районе, который тогда назывался Кло Саламбье, состоялось в июле 1954 г. совещание 22 руководителей патриотов-подпольщиков, принявших решение о начале вооруженного восстания. С этого восстания в ночь на 1 ноября того же года и началась алжирская революция. Ее преемственность символизируют застывшие у Памятника шахиду статуи — партизана-муджахида с автоматом и бойца Национальной народной армии современного Алжира, высоко поднявшего факел, воплощающий неугасимое пламя революции.
У входа в музей двое часовых, замерших в почетном карауле, видимо, так понравились своей выправкой Шарлю-Роберу Ажерону, что он решил пошутить: «А они — не советские?» Я, естественно, отреагировал, абсолютно гарантировав Ажерону, что перед ним — подлинно алжирские, а не советские солдаты. Надо было видеть изумление моего собеседника, тем более что советского алжироведа он видел вообще впервые в жизни и вовсе не думал встретить его на коллоквиуме.
Мы быстро нашли общий язык. В Алжире и за его пределами Ажерона считают алжироведом номер один. Но даже ему, имеющему доступ к архивам практически всех стран Запада, так и не удалось ознакомиться со многими документами французских властей в Алжире за период алжирской революции: «Они хранятся в Экс-ан-Провансе, но пока закрыты». Этот высокий, мощного сложения, веселый бородач успевает следить за почти всей литературой об Алжире, издающейся в разных странах мира, готовить большое исследование о французском колониализме, читать лекции в Париже, работать в архивах Вашингтона, выступать на коллоквиуме в Алжире (кстати, он очень торопился вернуться во Францию на занятия в университет). И как все талантливые люди, Ажерон очень мягко реагирует на любое с ним несогласие: «Я же не святой Августин!»
Его оценки историков Алжира были точны и метки, а знание трудов алжирских исследователей — эмигрантов за пределами Алжира — поразительным. На мое предложение приехать в СССР и ознакомиться с нашей работой, Ажерон ответил: «Я недавно был в СССР как турист. Но, к сожалению, не знал, что у вас Алжиром серьезно занимаются. Поэтому встреч