От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

Перезимовали вполне благополучно, пополнились, подучили укомплектования, и только сокращенный отпуск снарядов указывал на не совсем благоприятное наше положение. Настроение в войсках было твердое, можно прямо сказать, великолепное. Все отговели, Пасху встретили на своих местах, всюду были устроены розговения, хотя бы и самые скромные. Пасхальную заутреню штаб корпуса отстоял в соборе в Старом Месте. В Светлое Христово Воскресенье в четыре часа дня отец Эндека в сослужении с местным духовенством служил молебен на городской площади. Помимо нас на этот молебен стеклось и все население города.

В понедельник на Святой штаб корпуса перешел в г. Турку, где и оставался до 28 апреля. Большой утратой для корпуса явилось назначение генерал-лейтенанта Баташева командиром 8-го корпуса. Начальником 34-й дивизии был назначен генерал-лейтенант Эйхе.[321]

Первую половину апреля мы простояли спокойно, противник ограничивался систематическим обстрелом тех участков дорог, к которым ему было удобно пристреляться, и по каждой показавшейся повозке, даже по одиночным людям немедленно начинался артиллерийский огонь. Наша артиллерия, согласно отданного мною приказа, не отвечала, приберегая снаряды к предстоявшим боям.

На третий день Пасхи нас посетил высокопреосвященный Анастасий, архиепископ Холмский. Отслужив молебен в Турках, архиепископ Анастасий пожелал непременно проехать к войскам в д. Борынью в 12 верстах от г. Турки. Зная всю трудность и даже небезопасность проезда туда в экипаже, я долго отговаривал владыку от этой поездки. Но владыка настоял на своем. Туда владыка проехал сравнительно скоро, отслужил перед фронтом молебен и, сдаваясь на просьбы войск, провел весь день в Борынье. На обратный проезд потребовалось свыше четырех часов, владыка попал под обстрел, и лишь к одиннадцати часам вечера нам удалось доставить его на вокзал.

Об эту же пору прибыли в Турку состоявшие при Ставке Верховного главнокомандующего военные представители союзных держав: Франции – маркиз Лагиш, Англии – генерал Вильямс, Японии – генерал Накажима и Сербии – полковник Петрович.

Прогостили они у нас целую неделю, объехали все наши позиции, оставаясь на некоторых по несколько часов. Маркиз свободно говорил по-русски, и ему было легко беседовать с офицерами. Все они постоянно подчеркивали радушие, с которым их всюду принимали, и бодрое, даже веселое настроение войск.

На одной из позиций генерал Накажима, также говоривший по-русски, подошел к двум старым солдатам и спросил, за какие бои они имеют Георгиевские кресты? Когда люди ответили, что за бои под Мадзяндзянью в феврале 1905 года (Мукденские бои), генерал воскликнул:

– И я участвовал в этих боях, знаю, как вы геройски дрались, и мы не смогли вас сломить!

Обратившись к стоявшим по близости офицерам:

– Наверное, у кого-нибудь из вас есть с собой фотографический аппарат?

И когда к нему подошел офицер с аппаратом, генерал, взяв обоих солдат за руки, сказал:

– Прошу вас, снимите нас и дайте мне эту фотографию на память.

После одного из обедов, когда мы вышли в сад, генерал Вильямс, взяв меня в сторону, спросил:

– Как у вас в народе зовут Константинополь?

– Царьградом, и в народе нет ему другого названия.

Вильямс:

– Ну так впредь он и будет Царьградом, потому что в феврале сего года на совещании союзных держав в Париже постановлено, что по окончании войны Константинополь и проливы перейдут под власть России.

Тогда это сообщение только наполнило меня чувством радости, что наконец исполнится заветная мечта русского народа вновь водрузить крест на Св. Софии, и лишь пять лет спустя, лежа в посольском госпитале в Константинополе, я из книги мемуаров американского посла Моргентау понял, что тогда же, подписав это соглашение, англичане с места начали работать против его осуществления. Предпринятое Британским флотом форсирование Дарданелл по числам как раз совпало с днем подписания соглашения в Париже. Англичане вели форсирование, имея в первой линии суда старого типа, т. к. считалось, что это форсирование дастся нелегко и будет достигнуто ценою утраты восьми-девяти судов. Действительно, в первый день форсирования турки, руководимые германскими артиллеристами, оказали геройское сопротивление и вывели из строя четыре британских судна, но и сами окончательно обессилили и считали захват Константинополя неминуемым.

Особенно было встревожено германское посольство, точно знавшее положение дел. Оно было уверено в падении Константинополя, как только британский флот на рассвете следующего дня возобновит нападение, ибо на двух главных фортах Хамидие (или Махмудие, не помню) осталось снарядов: на азиатском форту – 10, на европейском – 17.