От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

И никто из знакомых местных жителей нас не поздравил, более того, оставление в передней банок с петмесом свидетельствовало о сочувствии нам. Оказалось, что одни боялись меня обидеть, поздравляя с рождением девочки, другие, и в том числе очень мне преданный черногорец Сава, считали, что я просто осрамился тем, что у меня первой родилась дочь. Потом мы с женой очень смеялись, но в первую минуту меня взяло зло, и я чуть не рассчитал всех людей.

Жена не смогла сама кормить, пришлось искать кормилицу, что представляло большие трудности, никто не хотел идти. Наконец удалось уговорить одну бедную, брошенную мужем болгарку, у которой была дочь всего неделею старше нашей.

Фану, когда отдохнула, подкормилась, оказалась женщиной не только здоровой, очень хорошенькой, но и удивительно ровного, веселого нрава, сильно привязалась к своей питомице, ласково и умело с ней обращалась. Мы предоставили ей самой подобрать себе костюм. Надо было видеть, с какой радостью и с каким вкусом она все подбирала. Костюм был болгарский: черный сукман, шитва по борту матовым золотом, рукава рубашки пышные, как у нас на сарафанах. Пояс широкий кожаный в серебре, передники шелковый – один ярко-зеленого, другой ярко-желтого муара, оба обшиты черным кружевом; белые чулки с вышитыми стрелками, черные башмаки. Волосы заплетены несколькими мелкими косичками, поверх которых цветной платок, очень красиво повязанный. В парадные дни сверх сукмана надевалась меховая безрукавка, расшитая золотом и шнурками.

Мы скоро полюбили Фану за ее удивительно нежное обращение с ребенком, и, хотя ей ни в чем отказу не было, она ни разу не позволила себе ничего лишнего. Освоившись наконец у нас, Фану решилась обратиться ко мне с просьбой развести ее с мужем, который, узнав, как ей живется и что у нее завелись деньги, стал требовать ее обратно к себе.

– Спаси меня, – просила Фану. – А то он меня совсем погубит.

– Но я же не могу разводить.

– Ты можешь просить владыку. Он для тебя все сделает.

Подумав, я пошел к митрополиту Панарету, рассказал ему о ней, просил войти в ее положение и развести с мужем.

Выслушав меня, старый владыка спросил:

– Да выгодно ли вам их разводить, может быть, она такая хорошая именно из-за страха перед возвращением к мужу, не лучше ли обождать?

Но я настойчиво повторил свою просьбу.

– Хорошо, если так, то разведу. Но прежде я должен им трижды сделать пастырское внушение и затем только, если они не исправятся, дам развод.

Самая процедура развода прошла так: Фану и ее муж были вызваны к владыке. Поставив их на колени, владыка сделал им внушение и дал месяц на исправление. Через месяц повторил внушение, потом – в третий раз, и, видя упорство сторон, приказал им внести по одной турецкой лире и выдал каждому отдельное свидетельство о том, что такого-то числа они разведены, причем если исправятся, то каждая из сторон может через год после этого вновь вступить в брак.

Летом 1832 года в Филиппополь прибыль военный инженер Рамбах, командированный с двумя капитанами для сооружения памятников на местах важнейших сражений, на средства капитала, завещанного императором Александром II.

Всего предполагалось поставить 11 памятников, из них восемь в Болгарии и три в Восточной Румелии.

Все памятники были сделаны по одному образцу: основание из красного гранита в пять или шесть ступеней, на нем пирамида из серого гранита с орнаментами и досками из белого мрамора.

На досках золотыми буквами надпись: день и год боя, какие войска и под чьим предводительством участвовали в бою.

Все части памятников были художественно исполнены в Италии, доставлены в разобранном виде и монтировались нашими инженерами на избранных местах.

В Восточной Румелии памятники были сооружены: на горе Святого Николая в память Шипкинских боев и пленения армии Весселя-паши; под Старой-Загорой, где пришлось выдержать упорный бой с войсками Сулеймана-паши; в Филиппополе в память трехдневного боя с 3 по 5 января 1878 года, в котором была окончательно разгромлена армия Сулеймана-паши.

Так как освящение этих памятников, особенно в Старой-Загоре, приняло характер народного торжества, то считаю необходимым их описать.

Первым был освящен памятник на горе Святого Николая.

Шествие к памятнику началось от Казанлака, и с нами двинулось все население города, Шипки и других прилегающих деревень. Во главе шел старый отец Амфилохий, бывший священником болгарского легиона во время осады Севастополя.

Весь путь от подножия горы до ее вершины был усеян памятниками на отдельных и общих могилах. У каждой такой могилы отец Амфилохий служил краткую литию, так что, выступив на рассвете, мы достигли памятника немного ранее полудня.

Торжество началось с речи депутата Наумова, в которой он ярко обрисовал все трудности Шипкинского сражения, отбития горстью наших войск бешеных атак турок, и, наконец, пленения армии Весселя-паши.