От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

– Для каждого из вас ясно, что такое письмо мог написать или продиктовать только офицер полка, поэтому передаю письмо председателю суда общества офицеров и объявляю, что пока не будет обнаружен автор этого доноса, я никому из вас не подам руки.

Как именно было расследовано это дело – не знаю, но не прошло и двух месяцев, как в штаб дивизий поступило прошение об увольнении от службы командира третьего эскадрона ротмистра Рябинина.

В Варшавском округе офицеры Генерального штаба ежемесячно собирались в Русском собрании на товарищеский обед.

Один из таких обедов совпал с днем приезда адмирала Авеляна с офицерами эскадры из Тулона в Париж. Телеграмма об их приезде и об оказанном им восторженном приеме жителями Парижа была получена во время обеда. Сейчас же потребовали шампанского и отправили телеграмму тогдашнему начальнику французского Генерального штаба генералу де Буадефру за подписями всех присутствовавших на обеде.

Генерал де Буадефр ответил теплой телеграммой и прислал каждому из нас свою визитную карточку.

Но поводу этого события у меня возникла совершенно неожиданная переписка. Однажды получаю письмо с печатным бланком на конверте Мальхаузен, Эльзас. Письмо начиналось словами: «Прочитав в газете «Солнце» телеграмму офицеров Генерального штаба Варшавского военного округа, в числе подписей я увидал подпись полковника Экка. Нося сам эту фамилию, очень прошу вас написать, не будем ли мы с вами родней». А в конце письма приписка: «Позволяю себе переслать вам две бутылки водки мирабель, которые прошу принять».

Я тотчас же ему ответил, что, к сожалению, не могу установить родства между нами, так как мы уже пятое поколение, живущее в России, и род наш вышел из Германии, и поблагодарил за подарок.

Француз не удовольствовался и во втором письме сообщил, что один из его двоюродных дедов, состоя подполковником Великой армии Наполеона I, в бою под Лейпцигом был взят в плен и остался жить в Германии.

Третье его письмо пришло вскоре после кончины императора Александра III, и в этом письме он уведомлял, что через французского посла в Петербурге я получу цветок Франции (une fleur de France), который распродавался в Париже в день погребения императора и которого в один день раскупили на 6 миллионов франков.

Через несколько дней действительно прибыл цветок Франции – в черной деревянной овальной раме под выпуклым стеклом – великолепная, как живая роза, светло-розового цвета.

Долго я думал, чем отблагодарить своего однофамильца за такое трогательное внимание, и наконец послал ему фотографию, на которой император Александр III и императрица Мария Федоровна сидят в окружении всей царской фамилии (сняты в Дании во Фреденсборфе).

После этого я получил уведомление от французского торгового дома Лавиган Шамеруа, что они получили из Мюльхаузена от г-на А. Экка заказ об отправлении мне бочонка «Ромаме» 1884 года в 300 литров, цена которому на месте четыре франка за литр, и просят моих указаний.

Как ни соблазнителен был такой подарок, я все же не счел себя вправе его принять от незнакомого человека и тотчас же телеграфировал, что прошу без моего личного заказа мне ничего не присылать, и переписку прекратил.

Глава IV

В 1895 году я был назначен командиром 26-го пехотного Могилевского полка,[76] расквартированного в Радоме.

Командование полком составляло давно предмет моих вожделений, я постоянно думал об этом, присматривался ко всем командирам полков, с которыми меня сталкивала служба, и вынес прочное убеждение, что только тот является командиром в настоящем значении этого слова, кто способен весь, целиком уйти в интересы полка, овладеть его душою, особенно офицеров, и подчинить их своему авторитету. Когда это достигнуто, командование становится ясным, и все идет по личному примеру и указанию командира, устанавливается та связь между командиром и полком, при которой полк понимает каждое его слово, каждый его знак, верит в него и не колеблясь идет за ним. Очень меня уговаривали принять кавалерийский полк, да и меня самого тянуло на это; пробыв же свыше пяти лет начальником штаба кавалерийской дивизии, я приобрел и положенный ценз. Но меня удержало недостаточное знание техники кавалерийского дела, езды, одиночного обучения кавалериста, без которых кавалерийский полк никогда не выдержит требуемой с него работы без надрыва конского состава, и решил вернуться в пехоту.

Как часто приходилось слышать, что заботы по хозяйству отнимают массу времени у командира полка и мешают ему всецело отдаваться строевому обучению, что командира полка нужно совершенно освободить от хозяйственных забот.