От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

Командирами полков были назначены: 281-го пехотного Дрисского – полковник Широков, 282-го Черноярского – полковник Тихонов, 283-го Бугульминского – полковник Зарако-Зараковский[135] и 284-го Чембарского – полковник Сорнев. Бригад: 1-й – генерал-майор Погорецкий,[136] 2-й – генерал-майор Нуджевский. Дивизии была придана 28-я артиллерийская бригада[137] из Ковно, командир бригады генерал-майор Путинцев.

Назначение 28-й артиллерийской бригады было особенно выгодно для дивизии, так как бригада уже два года была снабжена новым прицелом с угломером и успела обучиться обращению с ним в специально-артиллерийском сборе.

Начальником штаба дивизии был назначен Генерального штаба полковник Скалон, мой однополчанин по Семеновскому полку, адъютантом по строевой части Генерального штаба капитан Борк. Прекрасным офицером оказался перешедший к нам из управления 54-й резервной бригады старший адъютант по хозяйственной части капитан Мухин.

Начальник 54-й резервной бригады, формировавший из первых батальонов 54-ю пехотную дивизию, вполне придерживался правила: своя рубашка к телу ближе, все лучшее брал в 54-ю дивизию, а в 71-ю – что останется. Но судьба нам покровительствовала. Например, 54-я дивизия, считая, что она берет лучших лошадей, отобрала себе самых видных жеребцов, особенно бывших выездных выкормков местных богатых купцов, а нам оставила всех кобыл. Когда начальник обоза и взводные командиры стали на это жаловаться, я поспешил их успокоить и запретил настаивать на передаче нам хотя бы части жеребцов. Мне впервые пришлось быть на Поволожье, и я верить не хотел глазам, какие поступали лошади от населения – крупные, отличного склада, сильные, многие с большим ходом.

Очень быстро сказались последствия такого дележа: жеребцы разбивали коновязи, ржали, не выедали корма, начали худеть, а впоследствии, на походе, стали разбивать вагоны, причем многие калечились. Кобылы же прекрасно пошли в работу и в течение всей войны сослужили нам великую службу, обслужив и свою дивизию, и Забайкальскую казачью.

31 мая штаб дивизии получил список домов, в которых были расквартированы люди, и отдельно список домов по номерам, в которых были построены кухни.

На другое же утро пошел лично осмотреть кухни. У ворот ближайшего из домов увидал солдата, разговаривавшего с местными жителями. На мой вопрос:

– Есть ли в доме солдатская кухня?

Он ответил:

– Есть, Ваше благородие.

– Ну покажи.

Он показал кухню.

– А остальные на главной улице показать можешь?

– Могу, пожалуй за мной.

И всюду провел меня, толково на все отвечал, но продолжал титуловать Ваше благородие и обращаться на ты. Обойдя дома на главной улице, я спросил:

– А в которой из боковых есть еще кухни?

– Да вот на ближайшей, налево в третьем доме.

– Наверное знаешь?

– Да как же мне не знать, когда я сам на ней работал до трех часов ночи, не сомневайся.

И действительно провел на кухню. Там мы застали фельдфебеля, распоряжавшегося насчет обеда и который на мое приветствие ответил:

– Здравия желаю, Ваше превосходительство.

Мой проводник посмотрел на меня, но, видимо, не убедился, потому что до конца обхода продолжал говорить Ваше благородие и на ты.

Когда мы все обошли, я его поблагодарил за толковое объяснение и спросил по какому он сам мастерству?

– Печник, Ваше благородие.

– Вот ты такой смышленый, а почему же мне говоришь Ваше благородие, разве не разобрал, что я генерал? Да и фельдфебель же, ты слышал, ответил мне Ваше превосходительство.

Он только как бы виновато улыбнулся и проговорил:

– Виноват, Ваше благородие.

На этом мы с ним и расстались.

А многие из старых запасных, знавших меня, правильно меня титуловавших, первое время со мной говорили на ты. Как часто бывало, вечером идешь по улице и встречаешь бородача солдата, который становится тебе во фронт, приложив правую руку к околышу фуражки, а на левой сидит дитюшка. Никогда раньше не видел я так наглядно, как нежно мужики любят своих детей, как они с ними ласковы по-своему. Вообще, эта мобилизация представила яркую бытовую картину, которая навсегда осталось в памяти. Запасные пришли в бодром, хорошем настроении с сознанием того, что им предстоит, не было ни жалоб, ни сетований на судьбу.