От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

Положение было действительно безвыходное, так как он, окончивши курс училища, считался отбывшим воинскую повинность, следовательно, не мог уже поступить и охотником, чтобы вторично все проделать.

Самсонов был в отчаянии, и мы решили, что он сегодня же пойдет и повинится во всем графу, а завтра я доложу самое дело.

Когда на другое утро я пришел с докладом, командующий войсками встретил меня словами:

– Как же нам выручить Самсонова и этого юношу?

– Абсолютно ничего нельзя сделать. Есть только один путь – обратиться к царской милости.

Опять было заготовлено соответствующее ходатайство и государю императору благоугодно было на нем начертать: «Разрешаю, в изъятие из закона, вновь принять на службу охотником – со званием эстандарт-юнкера».

В начале 1900 годов 7-м корпусом командовал генерал-лейтенант Юнаков, который, к сожалению, во многих отношениях оказывался не на высоте своего положения. Под влиянием своей жены и начальника штаба корпуса, генерал-майора Пешкова, он допустил травлю командира Крымского конного Ее Величества дивизиона полковника графа Келлера,[126] человека правда тяжелого характера, но преданного военному делу, выдающегося командира части.

Сначала доходили только слухи о частых недоразумениях, но затем появился приказ начальника штаба корпуса о смотре дивизиону, который гласил: «Сего числа я произвел смотр Крымскому конному Ее Величества дивизиону. Эскадроны были выстроены в развернутом строю, отлично выровнены, шашки держали правильно, люди имели молодецкий вид. С удовольствием замечаю, что все мои указания приняты к сведению, и за блестящее состояние эскадронов объявляю мою сердечную благодарность командиру 1-го эскадрона ротмистру Кокораки и 2-го – ротмистру Николаеву. На плацу не была приготовлена глина для рубки, что объясняю недомыслием командира дивизиона полковника графа Келлера и объявляю ему выговор и так далее…»

Приказ был доложен командующему войсками, и граф приказал вызвать Пешкова для дачи объяснений и мне присутствовать при этом.

Граф много лет командовал Кавалергардским полком,[127] был старейшим кавалергардом, пользовался совершенно исключительным авторитетом и был со всеми на ты.

Генерал-майор Пешков был тоже кавалергард, поэтому когда мы явились в кабинет командующего войсками, граф, посадив нас, спросил Пешкова:

– Что ты можешь сказать в оправдание своего непозволительного приказа?

Пешков:

– Я, Ваше сиятельство, привез целую пачку бумаг, из которых вы изволите усмотреть, что я действовал правильно.

Граф, рассмотрев все бумаги:

– По букве может ты и прав, но ты поступил как иезуит, а уж твое выражение «недомыслие» по отношению к командиру дивизиона прямо непростительно и недопустимо.

Пешков:

– Я не хотел обидеть командира, я слово «недомыслие» употребил по Гроту.

Граф:

– Ну, милый мой, ты мне Гротом не тычь, а я тебе скажу, что я ли недомыслил, ты ли недомыслил – кто недомыслил, тот всегда дурак.

Пешков встав:

– Я вижу, Ваше сиятельство, что возбудил ваше неудовольствие и, если угодно, то могу подать в отставку.

Граф:

– Виноват. До сих пор происходил разговор двух кавалергардов и я хотел тебе уяснить всю неправильность и бестактность твоего приказа и твоего поведения в отношении командира дивизиона. Теперь вам угодно заявить командующему войсками, что вы подадите в отставку. Смею вас уверить, что с его стороны препятствий к этому не встретится. А приказ о смотре отменяю.

На этом объяснение и кончилось.

Осенью того же года происходили десантные маневры под Очаковом с участием Черноморского флота, шла высадка войск. Командующий войсками находился на пароходе «Пушкин».

Когда к нему явился начальник 13-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Церпицкий, граф, выслушав доклад о ходе высадки, спросил:

– А что я не вижу графа Келлера?

Церпицкий:

– О, у него большая неприятность. Командир корпуса, узнав, что граф Келлер не мог по болезни присутствовать на одном из малых маневров, в присутствии всех офицеров так резко о нем выразился, что я не знаю, сможет ли он оставаться долее командиром дивизиона.

Граф ничего не сказал, но когда на пароход прибыл генерал-лейтенант Юнаков, спросил его:

– Что у вас вышло с графом Келлером?

Юнаков уверил, что ровно ничего не было; даже когда граф повторил сказанное Церпицким, он продолжал уверять, что это недоразумение, что ничего подобного не было.

Тогда граф приказал потребовать от обоих письменное объяснение.

Генерал-лейтенант Церпицкий сейчас же представил рапорт, в котором еще подробней развил все ранее им доложенное. Генерал же Юнаков прибыл к командующему войсками и доложил, что извинится перед графом Келлером в присутствии старших офицеров дивизиона. Граф настоял, чтобы и я присутствовал при объяснении, объяснив Юнакову, что так-де будет лучше ввиду возможной несдержанности графа Келлера.

Все произошло в Симферополе на квартире Юнакова.

Когда вошел командир корпуса, в гостиной находились: граф Келлер, штаб-офицер дивизиона, оба эскадронные командиры и я.

Едва успел командир корпуса произнести первые слова, благородный граф Келлер воскликнул: