От сессии до сессии

Многие считали, что это вранье натуральное. Согласитесь! Хотя, кто его Шарапова знает. Разбойники всегда непредсказуемы, даже если они ведут себя как кроткие овечки.

Если на счет свидания, можно сомневаться, потому что свидетелей не было, то зато другое несомненно. Многие видели его, прислонившегося к дверному косяку. Шарапов уходил, нагостившись. Одна нога у него была обута. Второй ботинок он держал в руке, приподняв босую ногу, и спал. Это точно видели.

Кто-то даже подсчитал, сколько Сонька бодрствует. Всё-таки студенты — это будущие исследователи.

Прием пищи, переходы туда-сюда, отправление естественных нужд (хотя тут тоже можно поспать) и прочее… Набиралось три часа с копейками. Даже старые коты спят меньше. Многие в эти расчеты не поверили. Сказали новоявленному счетоводу, что он сильно преувеличивает. И опять же, что он стоял с хронометром возле Сони? Время бодрствования он преувеличил и вообще считать не умеет, поскольку гуманитарий. Гуманитарии не обижаются, когда их обличают в незнании таблицы умножения. Это не самое главное для личного счастья и профессиональной карьеры.

Все были уверены, что Сонька дотянет до первой сессии, а потом сделает ручкой. Растворится в неизвестности. Хотя почему в неизвестности? Будет досыпать в родном колхозе. Хотя это ему сделают ручкой.

— До свидания, Сонечка Шарапов! Отправляйся в свой улус! В юртах особенно хорошо спится. Сны на свежем воздухе красивее.

Существовала такая практика, что на первый курс в каждую группу брали кандидатов. Полгода они существовали на птичьих правах. Стипендии, естественно, не получали. Они не считались полноценными студентами и студенческого билета им не полагалось. Места в общежитии им тоже не давали. Обычно сидели они на «камчатке». После первого семестра кого-то отчисляли из-за прогулов, неблаговидного поступка, не сдал зачеты, экзамены. И наступал звездный час для кандидатов. Место нерадивого студента занимал кандидат и становился полноценным студентом. Полгода унижений и ощущения собственной неполноценности заканчивались. Многие кандидаты со злорадством косились на Соню и видели себя с января на его месте. Уж этот-то явно пойдет на отсев. Он же на экзаменах ни бэ ни мэ ни кукареку.

Вот подошла сессия. А надо знать, что в те благословенные времена никаких новогодних каникул не было. Тридцать первого был сокращенный рабочий день. Первого января — законный выходной. То есть первого опохмелялись, а второго уже выходили на работу. Если, конечно, второе января не выпадало на воскресенье. Но это же такая редкость.

В каком состоянии были работники и какую можно было ожидать от них работу, партию и правительство совершенно не интересовало. Но у начальства тоже болела голова и во рту была сухость. А когда начальство болеет, оно смотрит сквозь пальцы на страдающих подчиненных.

Думали они об одном. Разумеется, не о работе. А когда все думают в одном направлении, это обязательно случится. Здесь всё понятно. Поэтому могли и следующий рабочий день прихватить для продолжения праздничного настроения. Работа — не волк. Куда она могла убежать от них? Организм же не обманешь. Если он не предназначен для трудового героизма.

Со второго января начинались экзамены[6]. Это какой же ненавистник человечества мог придумать такое? Как будто студенты и преподаватели нелюди и не рады Деду Морозу. Экзаменатор еще мог прикрыть ладошкой глаза и сидеть кемарить с умным видом, убаюканный сладкоголосыми сиренами в облике помятых юношей и девушек. А студенту каково с осознанием, что на кону твоя стипендия и даже безмятежные студенческие годы? Или на Новый год он должен зашивать рот суровой ниткой?

Из песни слов не выкинешь. Поэтому первый экзамен, даже будущие краснодипломники, сдавали ниже своих возможностей. Еще и радовались, что вообще сдали. Кроме тех, кто на Новый год прятался в чулане с конспектами и учебниками и при свете лучины разбирал свои каракули, делал выписки из книг под праздничный рев из-за стены.

Экзамен был по диалектическому материализму. Читал курс доктор философских наук Виктор Иванович Хохлов.

— А что это у нас задняя парта спит? — спросил доктор философских наук Хохлов Виктор Иванович. — Смотрим новогодние сны? Увлекательное занятие. Только вы перепутали место.

Его боялись. Получить у него что-то больше тройки было сенсацией. Поэтому в тех группах, где он вел философию никто повышенную стипендию не получал. Ну, может быть, два — три человека.

Человек-гора зашевелился.

— Не сплю, а думаю.

— Думать надо было раньше, когда вы сидели за новогодним столом и водили хороводы вокруг елочки. Сейчас мы сдаем экзамен. А ваша очередь давно подошла. Или вы этого не заметили? Что, надо сказать, не делает вам чести. Невнимательным нечего делать в науке.

Заглянул в зачетку.

— Господин Шарапов! Уже давным-давно вас ожидает лобное место. Увы! Дураков больше, чем людей.

Соня двинулся вперед. Хохлову захотелось спрятаться. Он понял, что перегнул с дураками. Но он был человек с крепкими нервами и никак не проявил своих чувств.

Соня опустился.

Хохлов славился наблюдательностью.