От Северского Донца до Одера

Глава 27. Беверло

В первой половине сентября 1946 года грузовик жандармерии отвозит меня в Беверло. Лагерь расположен на востоке коммуны Bourg Léopold, Леопольдсбург, что создавало определенные трудности для родственников, раз в месяц приезжающих навестить нас. Однако это обернулось укреплением связей, если в том имелась необходимость, между семьями заключенных, говорящими как на фламандском, так и на французском. Семьи организовывались в группы, чтобы сообща нанимать такси, ведь дорога от железнодорожной станции до лагеря оказалась долгой и, в конце концов, некоторые из родителей были уже далеко не молоды. Так родилась дружба, пересекавшая все общинные границы.

Солидарность и дух товарищества войск СС как на фронте, так в пору бедствий продолжали объединять нас в братский союз там, где Бельгийское государство не смогло ничего добиться. Это победа над посредственностью. С момента моего прибытия в сектор «Е»[112]

, куда попадают все новички, я чувствовал себя по-настоящему свободно. И не из-за того, что режим здесь «либеральный», а потому, что здешний мир отличается от того, где я находился прежде. Один воздух чего стоит! Одного воздуха уже достаточно. Возможность дышать полной грудью! Какое счастье, что за наслаждение! Снова видеть землю, траву, деревья, леса! Наконец-то я вижу солнце. Придет пора, и я увижу снег, опять почувствую дыхание ветра на своем лице!

Я хочу представить точную картину жизни в Беверло. Здесь мы имели – и это очень важно – возможность гулять, перемещаться по лагерю и, переходя между бараками или из одного отсека в другой, встречаться со многими товарищами. За все время пребывания здесь, примерно за три года, я находил по лагерю сотни километров, беседуя то с одним, то с другим.

Здесь, в секторе «Е», собрали всех осужденных на пожизненное заключение, и среди них находился товарищ, которого на самом деле звали Perpète – Пэпитьюэт, и это имя мы выбрали для всех, кого осудили на пожизненное заключение (фр. à perpette – навсегда, пожизненно, без срока. – Пер.

). Возможно, судьи решили таким образом показать, что не лишены чувства юмора? И, как я уже сказал, через этот сектор проходили все вновь прибывшие. Сектор «F» являлся прибежищем, если так можно выразиться, для тех, кто не мог работать, по крайней мере теоретически. Совершенно случайно вышло так, что после сектора «Е» я попал именно туда.

Сектор «G» предназначался для трудоспособных. Каждое утро «команды» – рабочие отряды, а с ними несколько заключенных из сектора «F» – отправлялись на разборку заброшенных зданий лагеря, на очистку кирпичей, для работы на летном поле в Шаффене и другие повинности. В секторе «H» находился лазарет, хозяйственная и прочие лагерные службы. Весь лагерь окружала двойная изгородь из колючей проволоки высотой 4–5 метров, с несколькими наблюдательными вышками по периметру, плюс прожекторы, чтобы лучше следить за территорией лагеря с наступлением ночи. Когда пару раз, по той или иной причине, прожекторы не светили, появлялась возможность доставить себе удовольствие, причиняя беспокойство охранникам. Как оказалось, кто-то из заключенных устроил короткое замыкание, забросив на электрические провода цепь, под весом которой они соединились, что погрузило весь лагерь в кромешную тьму. После чего на вышках поднялась паника, и заключенным пришлось прятаться от беспорядочной стрельбы с них по лагерю. Как всегда, среди охранников были как совершенно порядочные люди, так и не очень; нашлась и пара явных негодяев, однако в целом все они значительно превосходили в лучшую сторону тех, с кем я сталкивался до сих пор. Их начальники, особенно Шевеньельс и другой, чье имя я не помню, оказались весьма воспитанными и гуманными людьми, так же как и некоторые из охранников. Всегда ли они были такими? Не знаю. Понятно, что я говорю только о том, что сам видел во время моего пребывания здесь.

Те, кто первыми вернулись из Германии, рассказывали, что поначалу здесь был сущий ад. Избиения и бесчисленные случаи дурного обращения! Некоторые из товарищей были убиты бельгийскими солдатами по дороге со станции в лагерь. Если я правильно запомнил, случилось это, когда они проходили через полевой лагерь артиллеристов, где солдаты стали бросать камни, предназначенные для укладки мостовой, в колонну заключенных. Несколько погибло на месте, многие были ранены. Однако, насколько нам известно, не было никакого расследования, никаких санкций против нападавших Избивали заключенных точно не конвоиры, да и охранники в то время были, скорее всего, не те, что сейчас.

Я лично знал охранника, скорее глупого, чем злобного. Он никого не бил, только старался раздуть скандал на пустом месте. Мы прозвали его Spitsmuis, Землеройка, за выражение лица и за то, что он постоянно шнырял вокруг нас, пытаясь поймать на любой провинности, тогда как другие охранники не тратили свое время на подобные глупости. Но он жил только ради этого и только в этом видел свое единственное предназначение. Полное ничтожество.