От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

Горацио: И я скажу незнающему свету,Как все произошло(…)Все это Я изложу вам.Фортинбрас

: Поспешим услышатьИ созовем знатнейших на собранье.А я, скорбя, свое приемлю счастье;На это царство мне даны права,И заявить их мне велит мой жребий.

Горацио: Об этом также мне сказать придетсяИз уст того, чей голос многих скличет;Но поспешим (…)(перевод Лозинского)

Воспользуемся английским текстом (вторая, наиболее полная редакция «Гамлета» 1604 года издания). Последняя фраза вышеприведенной цитаты (3891-я строка) выглядит так:

«But let this same be presently perform'd.» (Но давайте именно это немедленно представим/сыграем).

В первой редакции 1603 года еще определеннее: «Then looke vpon this tragicke spectacle» (посмотрим сей трагический спектакль). У Лозинского же от всей строки остается «Но поспешим

».

Перед нами не что иное, как перенесенный в конец пьесы пролог, и Горацио выступает не только в роли Пролога – актера, заявляющего тему предстоящего представления, – но и рассказчиком, по существу, автором пьесы, которую он готов сейчас же представить новому королю Дании Фортинбрассу.

Получается, что пьеса есть и её еще как бы нет. Она лишь готовится к представлению. В романе Сервантеса первый том зеркально отражается во втором в том смысле, что читатели первого тома так были увлечены повествованием о приключениях Дон Кихота, что решили сами поучаствовать в создании второго тома. Как и в «Гамлете», первая часть романа Сервантеса может выглядеть своеобразным прологом ко второй части. Правда, у «Гамлета» нет никакого продолжения. Оно лишь существует в воображении зрителя. И если в «Гамлете» Горацио заменяет таким образом самого автора пьесы, то Сервантес сам перепоручает своё авторство некоему мавру, чью рукопись он лишь пересказывает и не более того.

Здесь следует добавить, что Шекспир в случае с «Гамлетом» (как, впрочем, в случаях с большинством его пьес) «пришел на готовенькое» – я не имею в виду историю датчанина Саксона Грамматика (XII в.), или ее пересказ французом Бельфоре (1576), – но говорю о пьесе, шедшей на лондонских сценах уже в начале 90-х годов XVI столетия. Все исследователи единодушно приписывают авторство того «Гамлета» Томасу Киду, английскому поэту и драматургу, умершему в 1594 году. Кстати, это он впервые ввел в английскую драматургию тему мести, призрака, вещающего правду, и пьесу в пьесе. С достаточной уверенностью можно сказать, что скелетом поэтического «тела» нашего «Гамлета» послужил сюжет, знакомый тогдашнему зрителю. Похоже, что это пересказ пьесы Кида, исполненный Шекспиром в своей творческой манере. В чужую, по сути, пьесу, Шекспир внедрил прозу-«паразита», несущую собственную смысловую нагрузку, и поддерживающую свою жизнеспособность сюжетной кровью пьесы-«хозяина».

Можно поставить небольшой эксперимент – разделить поэзию и прозу пьесы, превратить ее непрерывность в две пунктирных линии. Оказывается, что поэтический пунктир действительно содержит в себе почти полный кидовский сюжет – а точкой пересечения линий можно считать пьесу в пьесе «Мышеловка», посредством которой в традиционно понимаемой фабуле Гамлет уличает Клавдия. Эпизод, включающий «Мышеловку» очень тонко сплетен из прозы, пятистопного нерифмованного ямба и рифмованных стихов, читаемых актерами, и оказывается важнейшим общим местом взаимопревращения вымысла и реальности. Однако до сих пор не доказано существование некого «Пра-Гамлета». Есть лишь косвенные доказательства, а самого текста так и не сохранилось. «Гамлет» остаётся загадкой и по сей день.