От снега до снега

Через пять минут Хмелев уже сидел напротив Долотова за письменным столом и довольно подробно, хотя и торопливо — дорог был каждый час — рассказывал о цели своего прихода. Лицо Ивана Ивановича при этом оживилось, он то и дело протирал на носу свои черные очки, хотя был совершенно слеп: видимо, подумал Хмелев, делал он это по своей прежней привычке, когда еще видел.

Долотов только и мог, что дать фамилии и адреса четырнадцати слепорожденных призывного возраста. Все они работали надомниками: вязали маскировочные сетки или штамповали несложные металлические детальки для стрелкового оружия, словом, трудились для фронта.

Но эти четырнадцать человек, как и предполагал Хмелев, жили кто где, и, чтобы всех обойти, вряд ли хватит сегодня времени: теперь уже двенадцатый час. И он решил начать обход с Петроградской стороны, оттуда, по дороге в штаб, зайти на проспект Карла Маркса, а после обеда посетить других, живущих у Пяти углов, на Бородинской и на Клинском проспекте; по двум дальним адресам — на Охту и Щемиловку — он постарается сходить вечером, в крайнем случае завтра утром. А может, решил капитан, обойдется и без них, ведь полковой комиссар говорил «человек десять-двенадцать».

Вся надежда была на надомников: раз работают, значит, получают двести пятьдесят граммов хлеба — и на ногах. А те, что числятся в списке нетрудоспособных, скорей всего доходяги, дистрофики и вряд ли годятся для военной службы.

Чем больше Хмелев думал о задании, которое ему поручили, тем меньше верил, что из него выйдет какой-нибудь толк, но раз начальство решило, значит, ему, начальству, видней...

Он некоторое время служил в прожекторном полку и ясно представлял себе боевую работу на звуковых установках, и никак не мог взять себе в ум, как же овладеют этой техникой слепые? Он помнил, что и зрячих слухачей готовили месяц-полтора, тренируя их по пять-шесть часов в день и поднимая ночью по тревоге. Как же тут справятся слепые, да еще ослабленные голодом люди?

Ну, допустим, рассуждал дальше Хмелев, у слепых более тонкий, более изощренный слух и они далеко и на большой высоте обнаружат звук мотора вражеского самолета, но это ведь еще полдела. Пойманный на слух звук мотора, пусть и усиленный рупорами, нужно обработать, скоординировать так, чтобы он был одинаково слышен в обоих ушах, потом передать точные данные о высоте и дальности цели на прожекторную точку и в зенитно-артиллерийский дивизион — и все это в считанные секунды!

А в условиях ленинградской блокады, при отсутствии полосы предупреждения, когда передний край проходит вдоль городских окраин и в воздухе полно шума и грохота, — работа слухачей особенно затруднена.

Хмелев вспомнил, что днем в туманную погоду и в ночное время у звукоулавливателей идет круглосуточное дежурство. Правда, дежурит один слухач, и когда по тревоге он вызывает к бою расчет, находящийся в землянке в двух-трехминутной готовности, зрячие слухачи и то бегут очертя голову к звуковой установке. А слепые, они ведь ходят на ощупь, постукивая своими палочками, хватит ли им этих нескольких минут, чтобы занять у аппаратов боевые места?..

Занятый своими мыслями, капитан не заметил, как дошел до Бармалеевой, где жил слепой Борейко Федор Петрович, один из надомников, что плетет защитные сетки.

Войдя во двор, капитан постоял, гадая, в каком подъезде десятая квартира. Дощечки с номерами покрыло изморозью и запушило снегом, и Хмелев, не надеясь, что кто-нибудь из жильцов покажется на дворе, стер перчаткой с эмалированной дощечки снег и, не обнаружив нужного номера, пошел к следующему подъезду. Да, десятая квартира здесь.

Поднялся на четвертый этаж, нажал кнопку звонка и, вспомнив, что электричества в домах давно нет и звонок не звонит, постучал в дверь кулаком. Но на стук никто не ответил. Тогда он постучал посильней. Прошла минута, и в коридоре что-то грохнуло, словно опрокинули стул, и послышались шаркающие шаги.

— Кто там? — спросил негромкий, как бы болезненный голос.

— Мне товарища Борейко Федора Петровича!

— Одну минуточку, — звякнула откинутая цепочка, и дверь распахнул среднего роста мужчина в ватнике, валенках и шапке-ушанке.

Пропуская Хмелева в квартиру, он смотрел куда-то поверх него, хотя открытые глаза Борейко не выдавали его слепоты, и если бы Хмелев заранее не знал, с кем имеет дело, то никогда бы не подумал, что этот человек ничего не видит. Поздоровавшись с Хмелевым за руку, он дольше обычного задержал ее в своей прохладной, шершавой ладони, будто ощупал ее, — и капитан это ощутил.

— Прямо идите, прямо, — сказал Борейко, — две комнаты у нас пустуют. Я в квартире один и живу в крайней маленькой, там дольше держится тепло от железной печурки.

— А где же остальные жильцы? — спросил капитан, подумав, что они, должно быть, умерли.