От снега до снега

В эту до крайности напряженную, беспокойную пору в штаб нашей армии начали поступать сигналы о слабой работе бойцов на звуковых установках. Слухачи, как их официально именовали, с опозданием обнаруживали в воздухе вражеские цели, давали о них неточные данные, и пока прожектористы ловили в перекрестие лучей фашистский самолет, они слишком долго «мазали» по небосводу, и когда зенитчики открывали огонь, самолет уже находился за линией фронта.

Как-то зашел я к начальнику политотдела армии полковому комиссару Геллеру и доложил, что редакция намерена выступить с критикой слухачей.

— Не торопитесь, капитан, — сказал полковой комиссар и взял со стола политдонесение из прожекторной части. — Они там в полку считают, что на почве недоедания у слухачей притупилась, как они пишут, острота слуха. Здесь, я думаю, есть доля правды, а, может, и вся правда. Красноармейский паек теперь не изобилует калориями. Словом, подождем пока с критическим выступлением в газете. В самые ближайшие дни я лично займусь этим вопросом. — И, подумав, заключил: — Во всяком случае, в том, что противник участил налеты на Ленинград, виноваты и слухачи...

В эту ночь, как я после узнал, полковой комиссар долго не ложился спать. Из головы не выходила мысль о слухачах. О том, чтобы исхлопотать для них усиленный паек, не могло быть и речи. Отправить их поочередно в стационар, где бы их немного подкормили, тоже не выход из положения: где гарантия, что после этого у них восстановится слух?

Уже под утро, когда начальник политотдела прилег на диван соснуть на часик, взгляд его упал на этажерку с книгами. Взял оттуда томик Короленко, раскрыл на повести «Слепой музыкант», которую, как он после признался, не перечитывал чуть ли не с юношеских лет, и так увлекся чтением, что забыл про усталость и сон. Дочитав «Слепого музыканта», вспомнил, что у Герберта Уэллса есть рассказ «Страна слепых», и очень обрадовался, что и Уэллс оказался на этажерке.

Заснул он только в седьмом часу, а в восемь утра уже был на ногах, сделал физзарядку, побрился перед круглым зеркальцем, висевшим в углу, и умылся.

По дороге в столовую он заглянул в редакцию:

— Зайдите ко мне, капитан, через часик!

Когда я через часик пришел к нему, полковой комиссар взял с этажерки две эти книги и, передавая их мне, сказал:

— Пожалуйста, выкройте времечко и прочтите к вечеру.

У меня чуть было не вырвалось: «А зачем это мне?» — но, вспомнив, что приказ командира — закон, ответил, что постараюсь прочесть, хотя в день выхода газеты у меня не было ни минуты свободного времени заниматься развлекательным чтением.

Может быть, подумал я, он велит мне прочитать эти далекие от военного дела книжки, чтобы я почерпнул из них какую-нибудь острую темочку для своего сатирического отдела «Цель поймана!»? Он частенько подсказывал, что следовало бы взять на карандаш.

Все-таки я не удержался и спросил:

— Разве эти в общем-то сентиментальные повести, хоть и прекрасно написанные, имеют какое-нибудь отношение к защите нашими войсками ленинградского неба?

Он посмотрел на меня так, что я уловил в его глазах чуть приметную улыбку.

— Я еще пока не могу сказать твердо, но может так случиться, что и «Слепой музыкант», и «Страна слепых», и некоторые другие произведения будут иметь прямое отношение к защите ленинградского неба. — И, заметив мое недоумение, предупредил: — Пусть это вас, товарищ капитан, не смущает.

Наступило короткое молчание, после чего Геллер сказал:

— Если вас не затруднит, выясните, работает ли в эту блокадную пору Публичная библиотека и в какие часы.

— Есть, будет исполнено! — ответил я и, повернувшись по-уставному кругом, вышел в коридор, где ожидали приема прибывшие из подразделений офицеры.

Пораньше управившись с газетой, я заперся у себя в кабинете и принялся читать книги, которые мне дал полковой комиссар. — По нескольку раз перечитывал отчеркнутые места, совершенно не понимая, что в них было особенного. Мне даже показалось, что не он, Геллер, отчеркнул их, а кто-то другой, ибо книжки были библиотечные, взятые оттуда незадолго до войны.

В «Слепом музыканте» было отчеркнуто, например, такое место:

«Темная голова ребенка обогащалась новыми представлениями: посредством сильно изощренного слуха он проникал все дальше в окружавшую его природу...»

Или вот это:

«Звуки были для него главным, непосредственным выражением внешнего мира; остальные впечатления служили только дополнением к впечатлениям слуха, в которые отливались его представления, как в форме...»

И тут же на полях приписка:

«Где-то, помнится, читал, что острота слуха и музыкальный слух — два различных, не связанных друг с другом понятия. Хорошо слышащий человек может быть совершенно лишен музыкального слуха. А человек, даже оглохший, может сохранить в себе ощущение музыкального слуха. Пример с Бетховеном! Однако «Слепого музыканта» иметь в виду!»

А вот отчеркнутое в рассказе Уэллса «Страна слепых»: