От всего сердца

Лучше бы она побила их, чем говорила эти клеймившие слова. Близнецы даже стали думать о том, что мать явится на пионерский сбор и поможет выставить их из отряда. Таких там не должны держать, факт! Струсили! Дома, у себя в деревне, в родном колхозе, среди умных, знающих учителей, хороших товарищей — сегодняшняя драка не в счет! — отступили. А что, если бы они очутились на войне? Ясно, задали бы дёру!

Ленька долго крепился, но вот за густыми, похожими на рыжие травинки ресницами его стали копиться слезы. Мать замолчала, обхватив руками кромку лавки, закрыла глаза. Братья было бросились к ней, но суровый взгляд остановил их.

— Живо одевайтесь — и стайку чистить! Корму на ночь заготовьте. И чтоб в доме было чисто прибрано! А то утром умчали, поразбросали, что где попало. Ну?

Это было, конечно, прощение; близнецы благодарно вздохнули. А Савва даже осмелился попросить:

— Мам, дай пятак!

— На что?

— К шишке, вон, приложу. Саднит. Сказывали — пройдет.

Она порылась в кошельке, достала монету, и близнецы, довольные, стали торопливо одеваться: перетянули свои черные пиджаки синими кушаками, нахлобучили кепки, подхватили с полу рукавицы и хлопнули дверью.

Варвара разжала побледневшие руки и поднялась. Глаза ее притянули разбросанные на стене фотографии.

Вот таким, нагловато-уверенным, она впервые увидела Силантия на районной колхозной ярмарке — в голубой сатиновой рубахе, ухмыляющегося, пьяного от ярмарочной пестроты и веселья. Она приехала тогда с целым возом капусты и, просидев почти полдня, ничего не распродала.

Весь день около воза крутился рыжий широкогрудый парень. Он то скрывался, то снова приходил, прокладывая плечом дорогу в толпе. Наконец пробрался к возу, потетешкал на загорелой ладони тугой кочан, поинтересовался:

— Сладкая твоя капуста?

Она встретилась с его голубыми насмешливыми глазами и покраснела.

— Давай я тебе помогу торговать, а то ты обратно с этим добром уедешь, — сказал он, и Варвара, сама не зная почему, допустила парня к возу, как будто знала его давным-давно.

— Самая лучшая! Самая красивая! Самая сладкая! — кричал он, будто имел медное горло, и сочные кочаны похрустывали в его руках. — Не капуста, а невеста на выданье! Загляденье одно!

Варя еле успевала принимать деньги и давать сдачу, смотрела, как тает на возу капуста. Воз окружили веселые, шумливые покупатели, привлеченные чудаковатым продавцом. Какой-то седенький старичок посоветовал:

— Вы, уважаемый, потише: видите, жену свою в краску вогнали! А ведь, гляди, недавно поженились!

— Медовый месяц, папаша, справляем. — Парень засмеялся, оглянулся на Варю и подмигнул ей: не смущайтесь, мол, ничего лишнего не скажу!

Он так и не ушел никуда, пока не распродал нарасхват скороспелую капусту. Но и после того не отстал от Вари, пока не разузнал, откуда она, как ее зовут, а узнав, что их деревни разделяло всего-навсего пятнадцать километров, свистнул:

— Повезло нам сегодня обоим, а? Ты в хороших барышах, и я не в накладе: можно сказать, такой клад отыскал!

Он ворвался в ее жизнь, как ветер, всколыхнул все, захлестнул своим весельем, разговорами, неотступной любовью — каплю за каплей кидал на каменное ее упрямство, и к зиме Варвара сдалась.

И вот они сфотографировались и день свадьбы — с еще не остывшими от жарких поцелуев губами, с наивно-счастливыми глазами, с жадными — пальцами в пальцы — руками…

Силантий так любил слова! Он даже сердился, когда ока отвечала улыбкой на его приставанья. «Ну, скажи, любишь меня? Любишь?» — «Ну, зачем ты спрашиваешь? Разве бы я жила с тобой, если бы не любила?» Но ему этого было мало: «А за что ты меня любишь? Скажи!» — «Откуда я знаю, люблю — и все. Пришел, связал меня и унес».

Как она любила следить, когда он стоял у штурвала комбайна, расстегнув ворот рубахи, закатав по локоть рукава — ловкий, сильный, неунывающий, рыжий.

В плетеной рамке под стеклом вырезка из районной газеты: «Муж и жена Жудовы — водители степного корабля». Они оба были сфотографированы в поле. Правда, подпись была ошибочной: тогда Варвара еще не знала комбайна я только помогала Силантию. Но радость, завоеванную в труде, они делили пополам. Разве можно забыть, как встречали ранние зори и, едва подсыхали хлеба, уплывали в разливное, без берегов пшеничное озеро!

Воспоминания были неотвязны, как репьи. Они упрямо цеплялись за память. Варвара безжалостно отдирала их, но они липли снова, и скоро она поняла, что напрасно пытается освободиться от их неотвязчивой силы. Тогда она сняла все карточки мужа и подошла к жарко топившейся русской печке.

Дымно-рыжий хвост пламени вился под закоптелым сводом, около обгорелых поленьев суетились голодные огоньки — точно ждали, что им бросят что-нибудь и они сплетутся в рычащий клубок.

Варваре казалось, что глаза Силантия тревожно следят за ней с карточки, словно спрашивают: «Что ты надумала? Что?»

Услышав всхлип дверей в сенях и шаги ребят, она метнулась к сундуку, приоткрыла крышку, кинула туда карточки. О, если бы можно было так легко запрятать свою тревогу!