– Это глупости! Попытка выгородить себя, чтобы отменили постановления о твоей ликвидации в случае подозрения на выплеск! – вот концентрат общего мнения.
И Леонхашарт не может остановить презрение, разливающееся по его сердцу.
Презрение к тому, что считал оплотом разума и ключом к сохранению Нарака.
К Архисовету.
К этим старикам, трусливым настолько, что они отказываются проверять доказательства, допросить Гатанаса и иных свидетелей в круге Архисовета.
Заседание кончается громким топотом ног, старомодным и унизительным знаком того, что слова поднявшего вопрос архисоветника, сам вопрос и его аргументы целиком и полностью отвергают.
– Мне стыдно за твоё поведение, – сосед Леонхашарта, давний друг отца, на него даже не смотрит. – Эншархат бы такого самооправдания не одобрил. Ты не смог удержать свою магию, имей смелость признать это, а не обвинять во всём несуществующих заговорщиков.
У Леонхашарта дёргается уголок губ. Но он остаётся на месте. Холодно наблюдает, как большерогие демоны трусливо бегут из величественного зала.
Уходят.
Не глядя на него.
Возмущаясь несдержанным молодняком и тем, что кое-кому слишком рано дозволили заседать в Архисовете.
И Леонхашарту не понять их, в его голове не укладывается, как можно… так глупо себя вести.
Он сидит на своём месте.
Скоро в зале помимо него остаётся только один архидемон.
И этот последний идёт к нему, едва уловимо шурша белоснежной накидкой.
– Ну и зачем ты это сделал? – Гатанас Аведдин садится рядом с ним. – Мы же договорились действовать тайно! Зачем ты во всеуслышание объявил всё, что мы знаем? Ты понимаешь, что теперь наши враги будут действовать осторожнее? Ты понимаешь, что они теперь начеку?! Они знают, что мы их ищем, готовим ловушки! Понимаешь ты это, глупый щенок?! – разъярённый его равнодушием Гатанас скалится, дёргает Леонхашарта за длинные чёрные волосы. – Идиот! Ты сдал нас им! Ополчил против нас архисовет! Они теперь будут упираться и прятаться от правды только потому, что ты сделал всё не так и не вовремя!
Гатанас переходит на шипение, белые когти путаются в чёрных прядях.
Медленно Леонхашарт поворачивает к нему голову. По чёрной смоли сжатых волос пробегают ало-лиловые искры, и Гатанас отдёргивает руку, прижимает к холодной ткани обожжённую магией кожу.
Под потолком уходит в канал и отстреливается очередной накопитель, с тихим щелчком его место занимает свежий, и его индикатор наполнения магией разгорается всё ярче.
– Это ты идиот, – спокойно сообщает Леонхашарт Гатанасу, а тот не шевелится, глядя в его глаза с непривычно яркими радужками. – Надеешься на магию, на то, что всякий раз будешь достаточно быстр, чтобы успеть спрятаться в кристалл. Но это не сработает. Мы в меньшинстве. Мы не проигрываем – мы уже проиграли, и единственный способ спастись – резко изменить расстановку сил. Без осведомлённости Архисовета это невозможно – я так считал. Но теперь сомневаюсь. Ты такой же, как они. Предпочитаешь скрыть рану вместо того, чтобы вскрыть и очистить от гноя, предпочитаешь затаиться в надежде, что враг обойдёт стороной, не ударит слишком сильно, если ты перестанешь огрызаться.
– Я специалист по тайной работе! Я могу сделать всё без глобальной войны и толпы архисоветников! Я мог бы…
– Тебя уже сделали на твоём же поле тайной деятельности. Когда случилась беда, на твоей стороне оказалось семь низкоранговых демонов. Ты на свободе только потому, что безумной Юме вздумалось тебя изучить, и она вытащила тебя из-под носа врагов. О какой войне и какой возможности победы ты говоришь? Ты лишь обманываешь себя, чтобы не признавать поражение и весь ужас ситуации. Чтобы не признавать, что ты со своим сектором Возмездие больше не самый опасный из разумных хищников Нарака.
Поднявшись, Леонхашарт обходит скрипящего зубами Гатанаса Аведдина, добирается до конца ступени амфитеатра с занятой им скамьёй, спускается по проходу.
Спокойно, с чувством собственного достоинства Леонхашарт идёт через площадку в центре зала Архисовета, за выступление на которой его сегодня затопали. Посередине останавливается. Поворачивает голову и поднимает взгляд на тысячелетия пустующий трон, на его древний камень, которого касались лишь руки уборщиков, на тонкую вязь узоров.
И так же размеренно, задумчивый, покидает зал, оставив Гатанаса Аведдина одного.
Обожжённая рука Гатанаса дрожит, и он не сразу осознаёт это, не сразу приходит в себя от вспышки гнева и страха.
Он зол, безмерно зол на то, что какой-то неопытный мальчишка сомневается в его – старого уже демона! – выводах и решениях, вот так бросает в лицо обвинения в несостоятельности.
Но ещё больше его страх: как управлять тем, кто тебя не боится и не уважает? Как заставить кого-то пожертвовать собой, если он не считает твои слова и решения единственно верными?
Как управлять архидемоном, уже сейчас равнодушным к гневу Архисовета, когда он станет сильнее, намного сильнее?
Ужас сжимает сердце Гатанаса, подбирается к горлу.