Отчаянные головы

Томилио решил позаботиться о сыне. Задумал все сделать как надо. Чтобы у нее не было ни малейшего предлога бросить его и оставить со всеми проблемами. Если дело все же дойдет до развода, у нее не должно быть никаких оснований заявить, что он даже не заботился о своем сыне. Во всяком случае, пусть это будет неправда. Потянул еще, с удовольствием.

Курил и прикидывал, каким макаром можно разделаться с теми гондонами из Лос-Анджелеса. Перед глазами нарисовались дыры у них в груди — размером с футбольный мяч, не меньше. Представлял себе, как одним прекрасным вечером, когда они уже забудут о нем и думать, он соберет своих друганов из Мексики — и просто размажет их по асфальту. Потом стал опускаться с волны на землю, думал уже просто о том, как бы их вычислить и вернуть свои деньги, а может, еще и травку. И все же он знал, что никогда уже их не увидит, что надо смириться с потерей, просто забить на это, сидеть и не рыпаться.

Томилио зашел в спальню посмотреть, как там мелкий. И сам улегся рядом. Ему было жалко сына: ведь он так долго не мог уснуть; хотя не удивительно, что он так распсиховался. Ведь она и его бросила. Хотелось бы знать, когда она собирается возвращаться!.. Мелькнула мысль, что могла уйти навсегда… Повернулся на спину и начал разглядывать трещину, которая ползла по сухой стене; мелкие кусочки штукатурки постепенно отваливаются по краям: так осыпаются берега Рио-Гранде — медленно, но верно. Закрыл глаза и увидел себя у реки — было раннее утро, еще почти ночь, звезды мерцали неоновым светом (как надпись «Голливуд» горит в воображении); перекидываясь шутками, он скалит зубы и нагружает свой «Транс-американос» отборными шишками марихуаны, особенно стараясь для этих банкиров, которые перебрались заранее. Увидел, как включает радио, настраивает на свою любимую ранчеру[1] из Хуареса, ботинок глубоко вдавил газ шестицилиндрового «фэлкона»

[2], он едет за ними по дороге (к мотелю на Меса-стрит), следя за задними габаритными фонарями, которые начали отдаляться, как только они выехали на федералку, увидел, как беспомощно метит в красные огоньки, его кольт тупо лупит в черную пустоту, слепые пули бессмысленно секут воздух над бескрайней пустыней…

Видимо, дернулся во сне и покачнул кровать. Мелкий зашевелился. Томилио принялся энергично поглаживать сына по спине, молясь, только бы тот не проснулся, уж только бы не сейчас. Хотелось бы знать, где ее черти носят! Зря он, конечно, залепил ей пощечину. И мелкий, как назло, все видел… Томилио помнил, как тихо тот играл, пока не началась разборка. Помнил, что до этого он не орал. Мелкий опять спал. Томилио решил, что, пожалуй, ему тоже неплохо бы покемарить. Постарался заснуть и вскоре уже храпел.

Разбудил его какой-то вой: снова ревел мелкий. Каждый раз она объясняла ему, что дети всегда плачут, когда проснутся. Но это была не его тема… Томилио взял его с кровати и начал ходить по комнате. По крайней мере, ревел он уже малость потише. По-прежнему требовал мать, но в крике уже не было столько отчаяния.

Томилио прошел в гостиную и включил телевизор. Переключал каналы, пока не пошла реальная тема. Вестерн: пальба и погони на Диком Западе. Маршал[3]

с отрядом помощников вел ожесточенную перестрелку с бандой головорезов, засевших в горном ущелье. Томилио смотрел не отрываясь. Даже мелкий повернулся к экрану… но совсем ненадолго. Снова положил голову на плечо к Томилио и завыл. Конечно, сразу было понятно, кто победит, но это не важно…

Он вышел на кухню и взял еще баночку пива. Так и стоял, играя в руках ушкóм; депресняк такой — хуже некуда. Мелкий нафурил в подгузник, лишнее потекло у него по ноге и намочило футболку Томилио. Терпение было на грани… Да где она там шарахается?! А может, вообще не вернется?..

Опустил мелкого у телевизора, стянул с него подгузник и оставил совсем голым.

Пиво было отвратное. Нестерпимо хотелось свалить, не важно куда, главное — вырваться из этой задницы, умотать нахрен.

Жахнул почти полную банку в стену над столом. Банка бухнула в толстую штукатурку, выстрелив шипящим харчком в потолок и отколов от стены полумесяц.

Мелкий отвлекся от своего горя и затих, выжидая, пока пиво не стечет вниз. Потом заревел с новой силой.

— Прости, малыш. Я тебя напугал. Это так, ничего особенного.

Он говорил серьезно. Сам не знал, чтó это на него нашло. Мелкий смотрел на Томилио с ужасом, но в то же время ждал, что его приласкают.

— Видишь, ничего не случилось.

Взял сына на руки. Пока в фильме была реклама, ходил с ним по комнате — туда-сюда, взад-вперед. Мелкий понемногу успокаивался. Мелкий — но не Томилио.

— Ну-ка, посмотрим, чтó у нас там есть покушать, — сказал он сыну.

Пошарил по кухне, но, как всегда, ни хрена вяленого не нашел. И по этому поводу она тоже разорялась. А что он сказал? Пто у них нет денег. Тогда она приплела эту его историю с наркотой. А он — швырнул ей в лицо несколько мятых бумажек и дал в ухо. Зря, конечно, так сделал. Наверно, она права.