Гермиона взглянула на камин, в поисках темы и, наконец, нашла её там, где вовсе не ожидала. В ранее пустой коричневой раме портрета находился мужчина, делавший вид, что спит. Яркие вспышки воспоминаний промелькнули перед глазами волшебницы: поместье, коричневая пустая рама портрета в спальне перед ужином, этот самый кабинет и обсуждение плана с Драко, после ухода Астории… Она была так шокирована своим открытием, что невольно взглянула на Малфоя. Взгляд её мог быть истолкован неверно, потому женщина поспешила заговорить.
— Этот портрет. Сними его!
Драко нахмурил лоб.
— Зачем? — он вообще не понял при чём здесь портрет.
— Ну же, Драко, — она не раздумывая назвала его по имени, даже не заметив этого — этот портрет… портрет… это же он оповещал твоего родственника, когда нас схватили… это он подслушивал нас… этот портрет висел в спальне, того поместья, где мы ужинали…
Блондин некоторое время был в ступоре, поймав себя на мысли, что после того, как с её губ слетело его имя, он не понял ни слова. Но вскоре мысли прояснились, и Малфой осознал ситуацию, в полной мере понимая взгляд Гермионы и её внезапное снисхождение к нему самому.
— Мэрлин! Я столько лет этого не знал! — он был даже рад, что разговор начался с отстранённой темы, минуя неловкость, которая могла бы быть — странно только, как в таком случае ОН не узнал, что министерство планирует облаву?..
Волшебница задумалась.
— Портрет был в другом поместье, возможно, ему просто не успели сообщить…
— Или не захотели… — подтвердил Драко, проводя нехитрые махинации и снимая картину с недовольным волшебником внутри.
На их счастье, рама не имела заклятия вечного приклеивания. Она легко отделилась от стены и упала в подставленную Малфоем корзину.
«Как вы смеете сударь!» — послышалось оттуда.
Гермиона наблюдала за мужчиной, пока он этим занимался.
— Я пришла поговорить, — она торопилась высказать свои намерения, боясь неловкого молчания, так же как и её собеседник.
— Я так и понял, — прокомментировал тот, возвращаясь к окну и вновь занимая своё прежнее положение.
— Я хочу уехать.
Малфой только бросил короткий взгляд на неё и снова опустил глаза. Он ожидал чего-то подобного.
— И я хочу забрать Скорпиуса.
Снова короткий взгляд и никакой реакции.
— Ты понял, что я сказала? — женщина уже в упор смотрела на Драко, не отводя глаз.
— Я понял. Ты хочешь уехать и забрать нашего сына — абсолютно спокойно ответил он, прокручивая в руках бокал с огневиски, который минуту назад снова взял в руки.
Это привело её в замешательство.
— Ты не против?
Мужчина устало провёл рукой по подбородку, вздохнул и прошёл к своему креслу, в которое сразу же и опустился. Он принял расслабленную позу и из-под бровей снова бросил хмурый взгляд на Гермиону.
— Нет. Если ты считаешь нужным так поступить, то сделай это. Я устал догонять тебя, а ты, я полагаю, устала убегать. А в этом побеге друг от друга я понял только одно: если ты будешь счастлива, то и я буду.
Драко говорил серьёзно и сам верил в то, что говорит. Но это был ход конём, давно спланированный и чётко продуманный.
Волшебница не ожидала такого поворота. Говоря ему эти слова прямо, она думала о скандале, вспышках неконтролируемого гнева, но услышала лишь вот это: «Если ты будешь счастлива, то и я буду». Гермиона даже смутилась и стала нервно теребить пуговицу пальто.
— Это всё, что ты хотела сказать? — после затянувшегося молчания спросил Малфой.
Его начинало раздражать её присутствие, в основном потому, что терпение кончалось, а сохранять спокойствие становилось всё труднее.
— Да, — неуверенно ответила женщина, вовсе не планировавшая такое скорое завершение диалога.
— Тогда… ты можешь идти, — он опустил глаза на бумаги, отпивая ещё один глоток янтарной жидкости.
Гермиона встала. Мгновенное удивление постепенно сменялось гневом, и в момент, когда её рука коснулась ручки двери, в голове что-то щёлкнуло. Вместо того, чтобы уйти, волшебница повернулась к нему и нащупала в кармане волшебную палочку.
— Ты что, выгоняешь меня?! — она спросила это очень спокойно, слишком спокойно.
Так задают вопросы те, кто готов взорваться, выпуская свой гнев и выкрикивая слова, которые в любом другом состоянии даже бы не подумали произнести. Оскорблённое самолюбие не позволило Гермионе говорить иначе. Малфой почувствовал это, на его лице скользнула и погасла ухмылка, которая так часто появлялась в школьные годы. Если бы она сейчас скрылась за дверью, Драко не последовал бы за ней, но Гермиона осталась, а это значило, что ждёт она совсем другого ответа, другой реакции. Мужчина поднял глаза и встал, оставив на столе пустой прозрачный бокал.
— Ты всё мне сказала, — всё ещё очень серьёзно и нарочито спокойно говорил Малфой — у меня много работы, и раз только за этим ты приходила, почему бы тебе не уйти и не дать мне поработать.