Отдайте мне ваших детей!

Из «Хроники гетто»

Гетто Лицманштадта, суббота, 1 января 1944 года

Сегодня, в 10 часов утра, в здании бывшего санатория на Лагевницкой, 55, председатель отметил бар-мицву своего приемного сына Станислава Штайна. Были приглашены около тридцати человек из ближайшего окружения председателя. Читая отрывок из Пророков, мальчик произносил слова по-сефардски. Целый год после усыновления мальчика председатель делал все, чтобы его сын получил полноценное еврейское образование.

Во время скромного приема, устроенного после обряда, Моше Каро произнес перед гостями речь.

Среди дам присутствовали, как обычно, госпожа Регина Румковская, госпожа Елена Румковская, господин [Арон] Якубович и госпожа [Дора] Фукс. Несмотря на скромное угощение, председателю удалось создать теплую доверительную атмосферу.

Вот фотография.

В центре — мальчик лет двенадцати-тринадцати, в ермолке и со свечой в руке. Костюм с иголочки велик на пару размеров, широк в плечах, рукава закрывают кисти рук. Справа от мальчика — пожилой мужчина с густыми, зачесанными назад седыми волосами, морщинистым лицом, в очках с закругленными «американскими» дужками. Очки, должно быть, он задел рукой или они соскользнули с переносицы от неуклюжего движения, когда он хотел благословляющим жестом поднять руку над головой сына. Слева от мальчика стоит молодая невысокая женщина; она выпрямила спину и расправила плечи, словно хочет выглядеть на пару сантиметров выше. Несмотря на улыбку, которой она пытается ослепить фотографа, лицо у нее изможденное, кожа от переносицы до выступающих скул покрыта высыпаниями или опухла, так что это не просто тень от слишком яркого освещения, заливавшего сцену в момент съемки.

Только мальчик выглядит безмятежным. Его не заботят суетливые движения отца и застывшая поза матери, не заботит ничто, что происходит или еще произойдет с ним, — он лишь с любопытством смотрит в объектив. Словно единственное, что ему сейчас интересно, — это то, как выходит,

что едва заметные события и вещи вдруг становятся реальностью и остаются в вечности.

Есть и другое изображение, это копия рентгеновского снимка. Его велел сделать председатель, чтобы убедиться: ребенок, которого он решил усыновить, «абсолютно здоров».

— Из всех твоих портретов этот самый достоверный, — сказал мальчику профессор Вайсскопф, гася лампу под потолком.

В лаборатории стало темным-темно, и, словно дождавшись именно этого, странная штука вроде ящика, которую прикрепили к его груди, медленно поднялась к подбородку и голове, потом снова опустилась. Одновременно с этим послышался тихий щелчок.

Потом наступила тишина, и через минуту из-за ширмы вышел профессор Вайсскопф. В руке у него была пластина, которую он хотел показать.

Ничего похожего мальчику еще не доводилось видеть. На блестящем темном поле ритмичным узором проступали светлые полукружья. Они походили на храм с высокими сводами, высоко парящими на блестящем воздушном облачке под темными небесами. Неужели все носят в себе такой храм света? Или он есть только внутри него и выглядит так потому, что он, Сташек (как твердил председатель), совсем другого сорта?

В те дни он часто размышлял над этим вопросом.

Что отличает одного человека от другого? Как становятся избранным?

Вот что он и другие школьники в то время учили.

Осенью 1895 года Вильгельм Рёнтген проводил первые опыты с тем, что тогда назвалось катодными лучами. Однажды он закрыл катодную трубку и питавший ее током аппарат плотной черной бумагой, после чего заткнул все отверстия. И хотя трубка была плотно закупорена, в ту же секунду на столе, стоявшем в нескольких метрах от аппарата, что-то замерцало.

Он отодвинул стол подальше, но свечение не прекратилось. И не начало затухать, как свет из других источников.

Рёнтген сделал вывод, что открытые им лучи способны проникать сквозь плотные предметы. Чем ниже плотность предмета, тем свободнее лучи проходят через него. Они с легкостью пронзают, например, тысячестраничную книгу, колоду карт, дерево или плотную резину, но не проходят через жесткое вещество вроде свинца или кости.