А я таким не был. Я шел по улице или ехал в машине, видел родителей с маленькими детьми и с ненавистью думал: «Почему не они? Почему мы? Почему Ваня, а не любой из этих малышей?» Я ненавидел их всех. И ненавидел весь мир. Природу, которая придумала страшную неизлечимую болезнь и послала ее именно нашему сыну. Всю медицину вообще – за то, что не создала средств лечения, и конкретных врачей из клиники – за то, что дали ложную надежду. Всех на свете детей – за то, что они живы, и всех родителей – за то, что они счастливы. Я ухитрился ненавидеть даже тех, кого звали Иваном. Был у меня коллега с таким именем, довольно редким для людей моего поколения, натерпелся он от моих выходок – стыдно вспомнить. Не зря говорят, что от любви до ненависти всего один шаг. Видимо, эти чувства имеют много общего: оба слепы и безрассудны, оба лишают человека логики и здравого смысла, оба могут толкнуть на немыслимые, чудовищные поступки.
Моей жене в то время было чуть за тридцать, она хотела детей, хотела снова забеременеть и родить. А мне эта мысль казалась кощунственной. Не может быть и не будет второго Ванечки. Кроме того, некоторые из докторов говорили о том, что лейкодистрофия как-то связана с наследственностью, и я боялся, что и второй наш ребенок может оказаться больным. Я не был готов проходить через этот ад еще раз.
И я отпустил ее, свою любимую жену. Впрочем, в тот момент она уже не была любимой. Я и ее начал ненавидеть. За то, что она горюет не так, как я. За то, что начала заниматься собой (она сильно подурнела за последние годы, пока сидела с Ваней, от былой ухоженности не осталось и следа). За то, что хочет «другого Ванечку» (почему-то именно так я воспринимал ее желание иметь еще детей). За то, что плачет тайком, а не громко рыдает у меня на груди. За то, что умеет принимать жизнь во всех ее проявлениях. Но все это я понял только сейчас, когда сам начал умирать. Тогда у меня еще не хватало ума, я, одержимый горем и ненавистью, был далек от способности анализировать чужие чувства и мысли. Если бы нужно было кого-нибудь убить, чтобы вернуть Ваню, я бы убил не задумываясь. Ни минуты не колебался бы.