Отдать якорь. Рассказы и мифы

– Хитроман! Ну, давай – что у тебя там есть на три доллара?

Я уже понял, что можно говорить и на русском, он всё равно каким-то образом понимал. В результате я получил от него дамскую кожаную сумку, отделанную мехом антилопы. Сумка была так себе – с запашком от некачественной выделки, но выбирать не приходилось. Хозяином положения был африканец. Он быстро это уразумел. Настала очередь Гены, и он тут же, не раздумывая и ничего не спрашивая, сунул ему заготовленную рубашку от выданной на судне тропической униформы. Негр долго тряс рубашкой перед глазами, а потом решил примерить на себя, благо, его торс был совершенно голым. От нервного напряжения Гена мелко подпрыгивал на двух ногах, как через скакалку.

– Настоящий разэмбай! – всё время повторял он. – Сейчас «помпа» застукает, тогда мне не то, что крокодила, визы будет не видать.

Лодочник надел на себя белую форменную рубаху, взял весло и, оттолкнувшись от борта, голосом медиума произнёс:

– Тomorrow, my young friend, tomorrow.[37]

– Куда туморроу?! – крикнул вслед Гена, – а рога?

А я мысленно добавил: «Рога тебе может наставить только жена». – Tomorrow, – махал рукой лодочник.

Гена боялся высовываться наружу, чтобы не обозначить себя. В круглом абрисе иллюминатора он только и мог видеть медленно удаляющегося аборигена в его недавно выстиранной и хорошо отутюженной рубашке.

– Нет, ну каков разэмбай!? Ты видел таких?

– Ещё не таких видел, – успокоил я его. Васю из Сенегала помнишь?

– Помню, конечно.

– Ну, тогда чего тут удивляться. Этот тоже, наверное, местный Вася. Только уже из Сьерра-Леоне. Помельче, конечно, сошка. Но тоже не дурак. Он же наверняка во Фритауне живёт. А Фритаун в переводе означает Свободный Город. И люди в нём должны быть тоже свободны. Что хотят, то и делают. А нам остаётся только ждать завтра, то бишь, – туморроу. Тогда, может быть, и мы заживём такой же свободной и вольготной жизнью.

И так оно и случилось ровно через двадцать лет. И мы все очень хорошо прочувствовали эту свободу на собственной шкуре.

Лапы точить не яблоки мочить

К нам на пароход прислали курсантов из ЛАУ. Когда говорили «лау», все знали, что это Ленинградское Арктическое училище, находящееся в Стрельне в бывшем Константиновском дворце (сейчас это загородная резиденция российского президента). Там готовили специалистов не только для районов Арктики, но и плавсостав для советского торгового флота.

Перво-наперво курсантов проверяли на «вшивость» – давали им поручение с уже известным флотским приколом: или сходить на клотик за паром (при этом для начала у кочегара нужно было выпросить для этого пару мешков), или принести от механика пол-литра «шайзы» для заделки трещин в корпусе (иначе до порта назначения не дойдём – протечём и потонем), или заточить напильником лапы у резервного якоря. Последний прикол пользовался особенной популярностью у боцманов. Поэтому наш боцман Миша Греков, особенно не ломая голову, послал двух наших практикантов, будущих штурманов, запиливать концы якорных лап. Эти лапы смутно напоминали стреловидный наконечник Нептунова трезубца и как бы сами напрашивались, чтобы их заточили. Для этих целей боцман выбрал старые стёртые напильники и, вручив их молодым зелёным курсантам, веско наказал:

– Точить до состояния лезвия бритвы. А то в последнее время якоря что-то стали плохо грунт цеплять.

Боцман подвёл салаг к резервному якорю, принайтовленному на главной палубе к лобовой надстройке, и провёл пальцем по лапам:

– Совсем затупились. Это от сырости. Точите, ребята. Это вам первое флотское задание. Чтоб на всю жизнь запомнили. На флоте зряшной работы не бывает. Ты давай на левую лапу, а ты, – и он вдавил рабочим заскорузлым пальцем блестящую пуговицу на бушлате молодого курсанта, – на правую. Кто быстрей заточит, получит от меня приз. И запомните – лапы точить – это вам не яблоки мочить.

С этими словами боцман удалился, слегка пританцовывая и насвистывая «Вихри враждебные веют над нами». Наши курсанты, ни сном ни духом не ведая о том, что данная им работа является классическим морским приколом, приступили к заточке массивных якорных лап. Курсант Коля подсел на левую, а курсант Толя, соответственно, на правую лапу. Тупые напильники только царапали толстый слой краски, напластования которой можно было сравнить с годичными кольцами дерева. Славному пароходу исполнилось, слава Богу, 25 лет.

– Чтобы добраться до железа, тут не напильник нужен, – предположил Коля, – а топор.

Толя поднял голову наверх и увидел рядом с резервным якорем пожарный щит, на котором как раз и висел топор с длинным красным топорищем. Взяв его в руки, он стал скалывать с якоря сухую чешую старого сурика, черни и Кузбасс-лака. В это время мимо проходил матрос-рулевой Г. Был он из поволжских немцев. Увидев сцену рубки якоря пожарным топором, он остановился и, открыв от изумления рот и слегка присев, стал наблюдать за процессом. Толя от старания высунул язык и явно был в ударе.

– Это за что ты его так? – спросил старый опытный матрос Г.