Отдать якорь. Рассказы и мифы

– Боцман задание дал заточить лапы, – стал пояснять курсант Коля, – а мы инициативу проявили: сначала краску решили сбить, а потом уже можно и напильником работать.

– Ах, вот оно в чём дело! – сообразил, наконец, Г. – Так я вам тогда посоветую шлифмашинку взять. Там абразивный камень в два счёта заточит вам лапы так, что бриться ими можно будет. А напильниками – это вам до утра пилить. Боцман, бедолага, всё по старинке привык. Я вам сейчас всё настрою.

Они с Колей сходили в подшкиперскую, принесли ручную пневмомашинку, подсоединили шланг к разъёму сжатого воздуха, и Г. показал, как надо запиливать. Бешено вертящийся круг стачивал железо прямо на глазах, только искры летели. Коля в один присест запилил под острый клин левую лапу, а Толя – правую.

– Вот, это настоящая флотская работа, – заключил Г., – а то – топором по якорю. Некультурно как-то. Только не говорите боцману, даже под пытками, что воспользовались техникой. Он это страшно не любит. Воспитан на старых традициях. Нововведения не выносит.

Боцман в это время лежал на диване в кают-компании и в полной нирване внимал эстрадной певице Майе Кристалинской, которая с экрана телевизора пела ему лирическую и задушевную песню про любовь: «Может, ты на свете лучше всех, только это сразу не поймёшь…» И когда курсант Толя доложил ему о проделанной работе, он понял, что теперь разыгрывают именно его. Но кто? – Зелёный курсант!

– Так, говоришь, заточили лапы? Напильниками? За, – он посмотрел на свои трофейные наручные часы, – час и двадцать минут? Ну, если это так, – произнёс он, кривя рот в саркастической полуулыбке, – тогда завтра на меня наденут погоны генералиссимуса, не сойти мне с этого места. Ладно, пошутковались и будя. Идите в кубрик, отдыхайте. Завтра работы невпроворот. Боцман потянулся на диване и уже вслед ушедшим курсантам миролюбиво пробубнил:

– Ушлые ребята. Лапы они заточили. А что, собственно, они имели в виду? – на челе боцмана появилась озабоченность, и голос Кристалинской стал заслоняться пока ещё неопределёнными подозрениями.

Эти подозрения усилились, когда в кают-компанию ввалился третий помощник в форменном кителе с разодранным правым рукавом.

– Боцман! Какого хрена ты тут лежишь?! Ты знаешь, что какой-то мудрозвон заточил лапы на резервном якоре так, что хоть пожалте бриться. Я,

вот, рукавом случайно задел, теперь китель – на выброс. Ты хоть знаешь, что у тебя на судне делается?!

У боцмана медленно, но уверенно стала разглаживаться кожа на лице, а глаза приобрели состояние дутых оловянных пуговиц. Он вскочил с дивана и кинулся на палубу. Проведя пальцем по заточенной лапе и убедившись в полной правдоподобности сотворённого, он медленно произнёс:

– Точно, быть мне завтра генералиссимусом…

На следующий день намечался выход судна в рейс. До капитана дошли все подробности истории с резервным якорем, и он вызвал к себе курсантов.

– То, что вы выполняли приказание боцмана, я не сомневаюсь и за такую работу могу объявить даже благодарность. Но скажите честно, чем вы затачивали лапы?

– Боцман дал нам только напильники, – честно признались курсанты.

Капитан долго молчал и курсант Коля добавил:

– Мой дед работал слесарем на Путиловском заводе. Так он напильником форму танкам придавал, спиливал броню, как рубанком состругивал. Так что передалось по наследству. Это у нас потомственное.

– Ну, ну, – только и сказал капитан.

Боцману он всё-таки объявил строгий выговор за порчу судового оборудования. А сам боцман долго не мог прийти в себя. За всю его многолетнюю службу так его ещё никто не разыгрывал. И главное – кто? Курсантишки неотёсанные. Но чувствовалась за всем этим ещё чья-то рука.

Увидеть Париж и не умереть

– Вы в этом году не были в Париже?

– Нет, в этом году мы не были в Берлине, а в Париже мы не были в прошлом году.

Из светского разговора

В середине семидесятых зашли мы во французский порт Гавр. Наш белоснежный красавец-теплоход «Профессор Визе» впечатлил гавровцев. А мы жаждали впечатлиться Парижем, который отстоял от нас всего-то в тридцати лье. Ближе к нему по морю и не подойти. Париж! Кто в те времена мог похвастать, что стоял под Эйфелевой башней, прогуливался по Елисейским полям и видел своими глазами Триумфальную арку. Про Лувр я уж и не говорю.