Отец моего жениха

— Уборкой пусть занимается уборщица, — не выдерживаю я, встречаясь взглядом в широко распахнутыми глазами рязанки в зеркале. — Повторюсь: это не та статья расходов, на которой стоит экономить.

Откуда такое удивление на ее лице? Я уже об этом говорил ей.

— Да, малыш, — спохватывается Дима. — Не зачем тебе все самой драить. Вызовем уборщицу, а сегодня в Барвихе переночуем.

Сейчас я на него по-настоящему злюсь. И это при уверенности, что очередной казус с уборщицей — это ненамеренная случайность. Просто такой он, Дима — не задумывается о том, чего стоит чужой труд. Слишком легко ему все в жизни доставалось. Ну и как он семью строить собирается, если ответственности в нем нет ни грош? А если Юля от него забеременеет, как о ребенке будет заботится, если сам еще памперсы не снял?

По приезде в Барвиху молодые поднимаются наверх, а я, выпив кофе, снова уезжаю в офис и торчу там до девяти вечера. Вроде бизнес давно отлажен, а за полдня дня, что я отсутствовал, все равно дел скопилась масса. А я себя, как назло, чувствую полностью выжатым. Все-таки решать рабочие вопросы мне дается куда проще, чем семейные. И голова он них меньше болит, наверное, потому что они сердце не трогают. Как бы я на Диму не злился, вину за собой за его воспитание чувствую. Что когда я был нужен, меня рядом не находилось, и поэтому мой единственный ребенок вырос инфантильным и безответственным. Если повернуть время вспять, вряд ли что-то бы получилось исправить: я бы также строил свою империю, и так же бы у меня не оставалось времени на семью. Но грустить по этому поводу сейчас это не мешает.

Когда я захожу в темную гостиную, в воздухе царит тишина и витает запах еды. Рязанка готовила. Прохожу на кухню, и под крышкой на плите обнаруживаю еще теплый картофель с мясом. Судя по двум третям съеденного, оставшаяся порция предназначается мне. Есть я ее не планирую, потому что на обратном пути перекусил у Ильи в ресторане, но попробовать не удерживаюсь. От чего-то хочется, чтобы было не вкусно, но нет, вкусно, даже очень. Совсем как бабушка моя покойная готовила. Вроде и продукты использовала самые простые, но от ее блюд веяло домом. Такого в ресторанах не дают.

Закрываю крышку и, усмехнувшись неожиданному приступу сентиментальности, иду к лестнице. Завтра сын с Юлей съедут, исчезнут запахи еды и лаванды, и все вернется на круги своя. А там, глядишь, и в Лондон можно будет возвращаться.

Поднимаюсь на второй этаж и, стараясь не вслушиваться в происходящее за дверью в спальни сына, иду к себе. Стараюсь не вслушиваться, но все равно слышу: легкое поскрипывание кровати и женское оханье. Юля стонет. Под Димой. Под моим сыном. Под своим парнем. Блядь. Жар приливает к вискам и пальцы сжимаются в кулаки. Ну а чего ты еще ждал, Серега?

26

Юля.

— Дим, я дома! – извещаю о своем появлении, когда переступаю порог квартиры, в которой мы живем вот уже целую неделю.

Ответа не следует и я, поставив пакеты с продуктами на пол, прохожу в гостиную, где нахожу жениха увлеченно играющим в Xbox. На журнальном столике стоят несколько тарелок с засохшей едой, на полу валяются скомканные салфетки. Давлю в себе скандальную жену и откашливаюсь, чтобы Дима заметил моё присутствие.

— О, малыш, ты уже приехала? – он откладывает джойстик в сторону и с улыбкой поднимается на ноги. — Сегодня что-то рано.

— У меня сегодня только три пары по расписанию, я говорила.

Дима обнимает мою талию и, поцеловав в губы, с кряхтением опускается на ковер и возвращается к игре. Я несколько секунд смотрю на его сгорбившуюся спину и, подавив приступ раздражения, начинаю собирать посуду и мусор. Успокаиваю себя тем, что после операции Дима просто не окреп, и что со временем он перестанет вести себя словно я его нянька, а он маленький ребенок.

Когда я оказываюсь на кухне, раздражение во мне вспыхивает с новой силой, потому что картина здесь еще более плачевная: пакетики с заваркой растекаются коричневыми пятнами на столе, дверцы шкафчиков распахнуты, словно в квартире побывали грабители, а все что я приготовила на нас двоих съедено подчистую.