Отец мой шахтер (сборник)

Курочкин оглянулся и увидел наших. Они стояли, вытянувшись, в две длинные шеренги: одна держала на плечах скрученное и перевязанное знамя, другая – древко, ошкуренный ствол гигантской пальмы. Во главе шеренги стояли улыбающиеся Брускин и Шведов. Летчик вытер на ходу руки ветошью, приложил руку к виску и доложил:

– Произвожу текущий ремонт мотора.

Брускин указал взглядом на туземцев.

– Как вы думаете, они пойдут с нами?

– Конечно пойдут. Уж не знаю, за кого они меня принимают, но что ни попрошу…

– Понятно за кого, – пожал плечами Брускин. – Вы ведь летаете…

Курочкин бросил печальный взгляд на свой аэроплан.

– Да вот не заводится он…

Забегая далеко вперед, скажем, что аэроплан все-таки завелся, и в 1973 году летчик Курочкин полетел на родину. Но на границе, приняв за нарушителя, его встретил наш «МиГ». Самонаводящиеся ракеты не наводились на обтянутую перкалем фанеру, и тогда был применен таран. Оба самолета упали, и оба летчика погибли. Сообщения об этом были напечатаны во всех центральных газетах, но, разумеется, не были названы фамилии летчиков и страна, из которой летел нарушитель…

– Выше! Выше! Выше! – как заклинание повторял Брускин, глядя на вершину Нанда-Деви.

Упорно поднималась в гору длинная вереница людей, неся на плечах великое знамя и великое древко к нему.

Высота – 4 000 метров

Была ночь. Горели на снегу костры. Сидели вокруг них восходители. Шведов мял ноющие ладони, всовывал их в огонь, морщился.

– Болят? – сочувственно спросил Брускин.

– Болят, будь они неладны, – смущенно отозвался Шведов. – Сколько ран на теле, и ничего, а они… Дело-то как было… Брали мы Зимний… Ворота закрыты, полезли мы их открывать, помните?

Брускин кивнул.

– И тут юнкера ударили… Тот, кто выше меня залез, так и встал, прямо на руках у меня топчется, испугался, видно. Я говорю: «Что же ты, товарищ?»

Шведов вздохнул, махнул рукой. Брускин протянул ему варежки, связанные Натальей.

– Возьмите, Артем.

– Да нет, что вы!

– Возьмите, возьмите.

Высота 5 000 метров

– Хетти! Хетти! – испуганно и возбужденно говорили туземцы, указывая на разбросанные по снегу человеческие черепа и кости, а также на идущие от них следы босых ног.

– Что это значит, Григорий Наумович? – не понимал Шведов.

– Это значит, что мифы становятся реальностью, – задумчиво глядя на кости, ответил Брускин. – Только скверно, что они – людоеды.

– Они уходят, Григорь Наумыч! – оторвал его от размышлений Шведов.

Туземцы не шли, бежали вниз. Шведов вытащил из кобуры маузер.

– Может, остановить?

– Пусть уходят, – меланхолично произнес Брускин и вдруг сорвался, закричал убегающим в спины, размахивая кулаком: – Проклятая Вандея! Ренегаты! Иуды!

Высота 5 500 метров

Восходители окружили то место, где спал Брускин. От него осталась буденовка и раздавленные очки. На снегу хорошо были видны следы босых ног.

– Хетти комисал слопал, – убежденно сказал китаец Сунь и прибавил: – Сунь знает.

– Что делать будем, товарищ Шведов? – жалобно спросил один из восходителей.

– Как что? – удивился Шведов. – Выше пойдем!

Высота 6 000 метров

Впереди стояло что-то вроде сложенного из плоских камней крохотного домика, и в сгущающихся сумерках из его щелей сочился золотисто-розовый свет.

В домике в позе лотос сидел индиец в одной набедренной повязке, и тело его, а особенно голова, излучало тот самый свет. Вблизи он был таким ярким, что было больно смотреть глазам, и настолько теплым, что восходители снаружи грели о камни замерзшие ладони. Под сидящим зеленела изумрудная травка.

– Браток! – окликнул его Шведов.

Он произнес это слово не так уж и громко, но, вероятно, для привыкшего к абсолютной тишине йога прозвучало оно подобно взрыву.

йог упал вдруг набок, как сидел – со скрещенными ногами и лежащими на коленях ладонями, – и излучаемый им свет стал меркнуть на глазах. Скоро это был просто скрюченный синий труп индийца, лежащего на побитой инеем траве.

Высота 6 001 метр

– Я ничего не вижу… – удивленно произнес Шведов, щупая перед собой воздух руками и не решаясь сделать хотя бы шаг. Но он не стал жаловаться, жаловаться было некому, потому что ослепли все.

– Ме вераперс вхедав![26] – кричали одни.

– Ес вочинч чем теснум![27] – кричали другие.

– Мэн хэч бир шей кёрмюрям![28] – кричали третьи.

И остальные кричали что-то на своих языках. Они забыли вдруг русский или, ослепнув, не желали или не могли больше на нем разговаривать.