Отец мой шахтер (сборник)

– Дай, мам, холодненькой! – Федька взял у нее маленькое ведро, попил через край и протянул брату.

– На, мусульманин, пей! – сказал он вполне дружелюбно.

Коля принял ведро и долго пил, проливая воду на грудь.

Федька смотрел на него с неподдельным интересом.

– Во, мам, дает! – подмигнул он матери.

Остатки воды Коля вылил себе на голову. Федька загыгыкал, и тетка Соня улыбнулась – она начинала верить, что Коля действительно пьян. Федьку же так разобрал смех, что он даже согнулся в поясе, и когда Коля вдруг сильно и плотно насадил ему на голову ведерко, он не сразу понял, что произошло.

– У! – прогудел он глухо, выпрямился и поднял руки, чтобы снять ведро.

Но Коля уже вырвал с треском из забора штакетину и, размахнувшись что было сил, обрушил ее на братову голову. Федька не упал, но как-то осел. Второй удар был сбоку, справа, и Федька на полусогнутых, боком, по-крабьи заторопился влево. Такой же удар слева остановил его и вернул на место.

– Коля! – закричала тетка Соня, сбрасывая на землю коромысло и ведра, и кинулась к нему.

Коля отбросил штакетину и виновато посмотрел на мать.

Мотая головой, Федька с трудом стащил с головы помятое ведерко и пошел на Колю – с ободранной рожей и налитыми кровью глазами, сжимая и разжимая кулаки. Но, опережая, Коля подбежал к нему, на ходу занеся кулак за спину, и ударил точно в середину лица. Федька взмахнул руками и, опрокинувшись, исчез в зарослях смородины.

Утро было смутным. Федька сидел на корточках рядом с лавкой у своего дома, а на лавке стояла большая зеленая бутылка и стакан. Федька курил самокрутку, зло щурил глаза, катал по скулам желваки, вздыхал. Был он хорош, будто его кто через старую ржавую трубу протащил: кожа на лбу, щеках и ушах была содрана и сочилась сукровицей, нос распух.

Из тумана вышел крестный. Он поздоровался на ходу деловито и сел на лавку, будто не замечая ни изменений на Федькиной роже, ни зеленой бутылки.

Федька на приветствие не ответил.

Вся Аржановка знала, что Колька отметелил вчера своего братца, с думами об этом Аржановка и заснула. А думать было о чем. С одной стороны, хорошо, что Федька наконец получил; хорошо, но мало, еще бы и побольше. Хорошо также, что набил ему морду родной брат, значит, вражда из дома Ивановых не выйдет. Но опасались аржановские, что Кольке это дело может понравиться и он по Федькиной дорожке пойдет, со всеми драться станет. Это было бы плохо. И уж совсем плохо, если братья объединятся. Но это вряд ли. Скорей всего, они теперь убивать друг дружку будут. К такому выводу приходили аржановцы в своих вечерних беседах, с тем и спать легли.

Крестный в этих беседах принимал участие самое активное – он и разнес по деревне известие о драке, но сейчас и виду не подавал, что знает. Коротко взглянув на Федьку, он заговорил:

– Федь, а ты заметил, ездиит тут один на красных «жигулях» и все на ваш дом посматривает…

– Менты… Меня секут, – равнодушно махнул рукой Федька и раздраженно предложил: – Наливай, чего сидишь?

– Водка? Спирт? – поинтересовался крестный, наливая из зеленой бутылки в стакан неведомую прозрачную жидкость.

– Спиртяга, – ответил Федька и, возвысив голос, предупредил: – Только мне оставь!

– А в Мукомолове, Федь, слыхал, четверо от спирта каюкнулись? – поделился свежим известием крестный и выпил залпом. Отдышавшись, он крякнул вместо закуски и одобрил: – Райское наслаждение!

– Убить не убью, но покалечу, – мрачно сказал вдруг Федька.

– Да ну его, Федь, связываться! – Крестный сразу понял, о ком речь, и попробовал успокоить Федьку.

– А может, и убью, – предположил Федька. – Но тогда уж точно зеленкой лоб намажут…

– Зеленкой? – не понял крестный, косясь на оставшееся в бутылке. – Это для чего?

– Чтобы заражения крови не было, – с усмешкой ответил Федька. – Высшую меру мне тогда дадут, вышку. – Он вылил в стакан все, что оставалось в бутылке, и заговорил неравнодушно: – Крестный, если увидишь, что я его убивать начал, кричи: «Федька – вышка!» Понял? «Вышка!» – кричи. Я, может, тогда остановлюсь.

– Да ну его к чёрту, Федь! – в сердцах воскликнул крестный. – Он же одичал там! Дикий стал! Одно слово – мусульманин!

И он замолк вдруг, прислушался. И Федька тоже прислушался. Издалека, с крутояра доносился сюда жалобный и призывный распев мусульманской утренней молитвы.

Постелив коврик на мокрую от росы траву, Коля истово молился, во весь голос выпевая и растягивая непонятные, чудные слова:

– Бисми л-лахи р-рахмани р-рахим Ап-Хасиду лилахи рабби-и-алямина р-рахмани, р-рахими малики йауми д-дини.

То ли было так тихо, то ли Коля совершал намаз громче обычного, но его слышала в то утро вся Аржановка, вся от края до края. И, вернувшись ко вчерашним своим размышлениям, аржановские задавали себе вопрос: «Чего он просит у своего Аллаха – войны с братом или мира?» И, подумав, отвечали себе: «Войны, ясное дело – войны».