Отец мой шахтер (сборник)

– Здравствуйте, Илья Владимирович, – прошептал он громким шепотом, но Илья не ответил.

– Володя… – вновь заговорила тем же самым тоном Галина Васильевна, что было для Печенкина неожиданностью. Он зыркнул в сторону Седого, ткнулся взглядом в глаза жены и сообщил очень важное и очень радостное известие:

– Мизери приезжает!

– Кто? Что? – не поняла Галина Васильевна.

– Мизери к нам в Придонск приезжает! – повторил Печенкин громко и отчетливо.

– Мизери? – задумалась Галина Васильевна.

– Мизери! – азартно повторил Владимир Иванович. – В Придонске будет бум! Где он появляется, там – бум! Или крах… Он, между прочим, Индонезию кинул. Это все знают, просто никто не говорит.

– А к нам зачем? – вяло поинтересовалась Галина Васильевна.

– Зачем-зачем? Уху хлебать! – раздраженно бросил Печенкин.

– В самом деле? – поверила Галина Васильевна.

От досады Владимир Иванович хлопнул одной ладонью по колену себя, а другой, тоже по колену, жену.

– Джозеф Мизери? – удивилась Галина Васильевна. Она, конечно, знала, слышала об этом знаменитом американском миллиардере, финансисте и филантропе, но, озабоченная своими планами, вспомнила не сразу.

– Джозеф Мизери? – повторил Печенкин, передразнивая жену. – Вспомнила наконец… Ты как мои архаровцы: давай, говорят, в Тихой заводи его примем, ухой накормим с дымком… Француза на хрен чуть не уморили…

Галина Васильевна страдальчески поморщилась:

– Володя, не ругайся…

– Я не ругаюсь, – продолжал горячиться Печенкин.

– Где? – неожиданно спросила Галина Васильевна.

– Что – где? – не понял Владимир Иванович.

– Где вы его будете принимать?

– В «Парижских тайнах».

– Ты его уже открыл?

Печенкин внимательно посмотрел на жену:

– Галь, ты чего? Уже год, как я его открыл!

Галина Васильевна виновато улыбнулась:

– Извини, я спутала с «Арабскими ночами».

«Парижские тайны» и «Арабские ночи» были лучшими ресторанами Придонска, и оба они принадлежали, разумеется, Печенкину.

– Ха! – засмеялся Владимир Иванович. – Мизери я буду принимать в «Арабских ночах»… Ну ты, Галь, даешь!

Галина Васильевна вздохнула и вновь заговорила с той же самой интонацией, не оставляющей мужу никаких надежд:

– Володя…

– Смотри, смотри! – перебил ее Печенкин, указывая пальцем на экран. – Но ты не склеишь зеркало чести своей жены, глупец!

– Но ты не склеишь зеркало чести своей жены, глупец, – повторил за Печенкиным индус с экрана.

Владимир Иванович удовлетворенно засмеялся.

Это восклицание и смех Печенкина остановили не только Галину Васильевну, но и Седого. Неловко вывернувшись, почти съехав со своего сиденья, он обращался к Илье – монотонно и виновато:

– Раньше, конечно, честности больше было. Партбилет, как говорится, обязывал. Ты не представляешь, как им дорожили, партбилетом… У нас в управлении у одного собака съела партбилет, так он сперва собаку, а потом себя… А сейчас… Партбилетов нет – и честности нет…

Тут Седому пришлось замолчать, потому что в этот момент Владимир Иванович высказался насчет зеркала чести своей жены, а индус на экране, как попка, за ним повторил. Печенкин весело и озорно подмигнул Седому, повернулся к жене и, приложив ладони к ее уху, азартно что-то зашептал.

Седой протяжно вздохнул, покосился на Илью и продолжил свой монолог:

– Конечно, раньше мы не знали, что такое эти доллары. Я их и в руках-то не держал. Я, конечно, теперь богаче, чем тогда был… Да что оно – это богатство? Уверенность была зато! Уверенность в завтрашнем дне – это дороже всяких денег.

Илья оторвался от экрана и, впервые взглянув на Седого, спросил:

– А как же понос?

– Понос – что понос? Таблетки для этого дела есть. – Седой был искренен и серьезен.

Печенкин опустил руки и смотрел вопросительно на жену. Галина Васильевна тоже смотрела на него вопросительно – она ничего не поняла из того, что он нашептал ей на ухо.

– Мизери тоже в «Трех сомах» учился! – уже нисколько не заботясь о том, слышит Илья или нет, во весь голос повторил конфиденциальную информацию Владимир Иванович. Галина Васильевна смотрела по-прежнему вопросительно – до нее сегодня плохо доходило.

Илья, возможно, и не слышал отца, потому что слушал Седого. Тот подумал и привел еще один довод, может быть последний, в пользу прежней жизни.

– Раньше космонавты были как космонавты. Гагарин! Титов! Терешкова! А сейчас… Болтаются там, как эти…

Следующие несколько минут все четверо молча смотрели на экран, то ли увлекшись фильмом, то ли отдыхая от приватных бесед.

Галина Васильевна вздохнула в третий раз и сказала с той самой интонацией то, что хотела, что должна была сказать:

– Володя, ты должен оформить наследство.

Стало вдруг тихо, очень тихо – потому что в фильме пропал звук.

– Звук, сапожники! – крикнул Печенкин зычно и радостно и объяснил жене: – В этом месте всегда так.

Звук снова появился.

– Володя… – напомнила Галина Васильевна.

– Я умирать не собираюсь, – бросил в ее сторону Печенкин.

– Никто не собирается.

– Никто и не умирает.

– Все умирают.

Печенкин молчал. Галина Васильевна терпеливо ждала. Но вместо ответа он вытащил из кармана горсть семечек, стал грызть их и сплевывать шелуху на пол.

– У тебя один сын и больше уже не будет.