– Это будет, я вам обещаю, но сейчас я хочу задать вам такой вопрос, – продолжал Илья, и голос его набирал силу и значительность. – Я хочу спросить вас: верите ли вы в коммунизм?..
– В гробу я видел… – забубнил первый среди равных, но не успел договорить, потому что стоявшая рядом женщина-слон ткнула его локтем. Видевший Сталина в гробу ойкнул и стал чесать бок.
– Верите ли вы в коммунизм? – очень серьезно повторил Илья свой вопрос.
Боясь ошибиться, бомжи с ответом медлили.
– Верим, – негромко и робко высказался наконец кто-то, и тогда его горячо со всех сторон поддержали:
– Верим, как не верить!
– Я, например, раньше не верил, а теперь верю!
– Верим и будем верить!
– Мы во все верим!
Другого, похоже, Илья и не ждал.
– Коммунизм – это не чья-то выдумка, не чье-то досужее желание, – продолжил он. – Коммунизм – это идея, молодая идея, ей всего каких-то сто пятьдесят лет. Говорят – идеи носятся в воздухе. Идея коммунизма витает над этим местом. Вам принадлежит будущее точно так же, как вам принадлежало прошлое. Я хочу вас спросить: кем были вы в своей прошлой жизни? – Илья указал пальцем на слоноподобную женщину: – Кем были вы?
Женщина тяжело переступила с ноги на ногу и, хмурясь, ответила:
– Продавцом я была. Завмагом в «Культтоварах».
– Вы были работником советской торговли, – прокомментировал ответ Илья и указал на другого бомжа.
– В армии прапорщиком, – ответил тот.
– Вы защищали Родину! Кем были вы?
– В школе работал.
– Вы учили детей! Кем были вы?
– На котельной…
– Вы давали людям тепло! Кем были вы?
– Шахтером.
– Вы добывали для страны уголь! Кем были вы?
– Космонавтом.
– Вы покоряли космос! – с пафосом воскликнул Илья и запнулся, почувствовав неладное. Из второго ряда смотрел вызывающе и ехидно невысокий сухощавый бомж с ежиком жестких седых волос, именно он назвал корейскую морковь закуской.
Илья растерялся.
– Алконавтом он был, а не космонавтом, алкашом был, алкашом и останется! – пришел на помощь кто-то, и бомжи засмеялись. Смеялись они хрипло, неумело, как малые и больные дети. Назвавшийся космонавтом не обиделся, продолжая смотреть на Илью насмешливо и ехидно.
Бомжи отсмеялись, но Илья все молчал.
– Ты скажи нам еще про коммунизм, сынок, скажи, – ласково подбодрил дед с костылем, но видевший в гробу Сталина вновь заявил о себе.
– Видел!!! – возмущенно завопил он. – Я тогда в армии служил в Москве, в оцеплении стоял, когда его хоронили. Гроб у него был как у всех, а сверху крышка прозрачная, как у самолета – фонарь! Фонарь был у Сталина! Плексигласовый! Вот я его там и видел! Видел! Видел! Видел! – Бомж опрокинулся на спину и стал колотить по земле руками и ногами, биться головой в отчаянии оттого, что ему никто не верит.
Владимир Иванович постучал пальцем по включенному микрофону, и все заулыбались. Печенкин был во фраке и с бабочкой, и все мужчины в зале были во фраках и с бабочками: наши и иностранцы, и наши от иностранцев почти не отличались. Выделялись двое: Илья и мистер Мизери – они стояли отдельно от всех и непринужденно болтали. Илья был в той же одежде, в какой он приехал из Швейцарии: в красной курточке с золотым гербом на нагрудном карманчике, узких коротких брючках и клоунских ботинках.
– Шутка, – объяснил свое действие Печенкин, и наши засмеялись, а иностранцы заулыбались.
Илья и мистер Мизери весело переглянулись и замолчали. Богатый заморский гость окинул любопытным взглядом великолепие «Парижских тайн» и, склонив голову, уставился на Печенкина-старшего из-под поблескивающих круглых очков в золотой оправе. Вообще, он был очень смешной, этот мистер Мизери: невысокий, широкий в поясе, круглолицый и розовощекий, с длинными поредевшими золотыми волосами, образующими над головой своеобразный нимб. Единственный из мужчин, он был не во фраке, а в зеленом твидовом пиджаке, неопределенного цвета мятых брюках и мягких мокасинах. Да и бабочку – большую, красную в белую горошину, он, похоже, привез в кармане пиджака и надел перед выходом из машины.
– Дамы и господа! – заговорил Печенкин, улыбаясь одними глазами.
На английский переводил московский переводчик, их, московских, за мистером Мизери вообще много увязалось.
– Когда мы решали, что показывать и что не показывать нашему гостю, я сказал: «Давайте ничего скрывать не будем, покажем все, как есть…» – И Печенкин обвел взглядом интерьер ресторана, где присутствовали только два цвета: белый и золотой.
Первым, как ни странно, оценил шутку мистер Мизери – он засмеялся раньше русскоговорящих.
Владимир Иванович продолжал: