Отец смотрит на запад

Теперь ей совсем не хотелось красоваться перед матерью. Катя натянула узкие джинсы, футболку и джемпер, хотя понимала, что Ирочка не одобрила бы такой выбор. Получила даже немного удовольствия, представив, как ее не пускают в храм в брюках и она уходит, не дождавшись матери. Своего рода месть, потому что в ту единственную поездку Наина так к ним и не вышла.

Они прятались от порывов ветра за углом какой-то постройки. На стене из-под облупленной штукатурки проглядывал красный кирпич, казалось, стены кровоточат. Они стояли, словно ждали расстрела.

Ирочка выудила из сумки бледно-голубой, в цвет глаз, платок для себя и пеструю косынку для внучки, которую Катя выбрала сама. Цветастая ткань на голове Кати была единственным ярким пятном в монастырском подворье. Это ее веселило, пока откуда-то снизу к ней не протянулась грязная раскрытая ладонь. Рядом с мощеной дорожкой сидел безногий страшный мужик. Смоляными кудрями он был похож на цыгана. Ирочка тоже вздрогнула от неожиданности, бросила нищему какую-то мелочь и, крепко ухватив Катю за руку, потащила вперед. Несколько раз она останавливала семенивших мимо монашек и тихо о чем-то спрашивала, те пожимали плечами и опускали глаза. Наконец одна махнула рукой в сторону полуподвального помещения.

Они зашли в здание с низким сводчатым потолком. Внутри было тепло, сладко пахло гарью и топленым воском. В дальнем углу за обыкновенным письменным столом сидела пожилая монахиня и что-то писала в раскрытой амбарной книге. Ирочка торопливо подошла, та подняла лицо, подоткнула очки на узком лоснящемся носу. Выслушала, покивала, брякнула в стоящий на столе колокольчик. Откуда-то, Кате даже показалось, что из-под стола, появилась юная веснушчатая послушница, склонилась к пожилой, покивала и быстро выскочила наружу. Катя уселась на лавку и достала из рюкзака тетрис, с ним время тянулось не так мучительно, а Ирочка ходила взад-вперед перед маленьким мутным окном, словно в тюремной камере, и всматривалась в проходивших мимо монахинь, похожих на черных ворон. Наверное, она пыталась узнать дочь, которую не видела с самого подросткового бунта. Катя даже стала фантазировать, что они действительно в тюрьме, пришли проведать мать, которая искупает вину за кражу денег.

Так они промаялись час или больше. Вдруг Катя захотела в туалет так неистово и неожиданно, как это бывает с детьми. Ирочка в это время нависала над пожилой монахиней и что-то ей втолковывала со слезами в голосе. Тут хлопнула дверь. Конопатая послушница вернулась. У Ирочки некрасиво вытянулось лицо.

Катя не помнит, как именно сказала Ирочка, что мама к ним не выйдет. У нее грохотало и бурлило в животе, то ли от злости, то ли от непромытой в поезде клубники. Она не помнила, как они выскочили из подвала.

Ирина Рудольфовна учительской интонацией спросила спешащую куда-то ворону-монахиню, как им пройти в туалет. Катя, не в силах больше терпеть, рванула что есть силы к стене монастыря. Когда бабушка подошла к кустам, Катя виновато спросила, нет ли у нее салфетки. Салфеток не было, и Катя сказала, что подотрется косынкой. Ирочка в ужасе протянула внучке несколько купюр, словно выкупила у той платок. Деньги оказались скользкими. Катя порезала попу и испачкала пальцы.

В автобусе по дороге на вокзал Ирочка тяжко вздыхала. Чтобы ее отвлечь, Катя решила показать ей коллекцию конфетных фантиков, которую хранила в рюкзаке. Но бабушка лишь спросила, раз все это время они были при ней, почему она их не использовала в кустах вместо денег. Катя только пожала плечами, ответ был очевиден: фантики переливались серебром и золотом, приятно пахли шоколадом и лакрицей, а деньги что, деньги – это скучно.

На перроне в монастырской лавке они купили по пирожку. Ирочка сказала, что Наина трудница, работает в пекарне и, быть может, сама ставила тесто и делала начинку. Катя решила, что надкусит пирожок, скажет, что невкусно, и выбросит. Но она так проголодалась, что не смогла остановиться и собрала даже крошки, что прилипли к свитеру.

«Будь что будет», – подумала взрослая Катя и, подхватив рюкзак, вышла из дома, в котором выросла. Во дворе с наслаждением вдохнула свежий и уже прогретый воздух и егозой выскочила, забыв, как в детстве, закрыть за собой калитку. Дорогой на нее наплывали звуки, ради которых она раньше притормаживала и лезла за плеером, чтобы записать. Теперь было не до них.

В поезде Катя успокоилась и даже улыбнулась. «Буду хорошей девочкой, расскажу о себе, о замечательной поселковой школе, как взяли в театральный кружок и как меня ценят в кинокомпании, где работаю звукорежиссером. Как целый день вожусь со звукорядом, сначала записываю, а потом без конца улучшаю».

Размышления прервала низенькая круглая старушка. Она вперевалку шла по проходу, пропихивая впереди себя сумку на колесиках, из которой торчали кульки с жареными каштанами.

– Перекусить не хочешь, миленькая? – спросила круглая бабушка добрым голосом. – Сто рублей всего.

– А у меня нет денег… – не соврала Катя, вспомнив, что не сняла наличные.