– Здравствуй, Катерина, – внушительно произнесла Наина и сложила руки на выпирающем животе. Складкой крупного рта и особенно круглым твердым подбородком она живо напомнила Ирочку.
– Привет, мам, – спокойно ответила Катя и подумала, как давно она не произносила этого слова. – Ты как?
– Как видишь, я теперь матушка. Монашеское имя мое Агафья.
– Угу. – Катя посмотрела на руки матери и заметила след от кольца, того самого с красным камнем, что мать носила в молодости. Будто она сняла подарок отца только недавно. В груди кольнуло: предала, забыла.
– Тебя зачем Господь привел сюда?
– Отец умер. – Катя всмотрелась в лицо матери. Почувствует ли она что-нибудь?
– Как говорила его сестра, и я впервые с ней согласна, человек – сегодня человек, а завтра – земля. – Наина буднично перекрестилась. – Упокой Господи его душу. Пойдем поговорим, раз приехала.
Матушка уселась на скамью и шумно вздохнула, расправив припудренные мукой рукава рясы. Катя опустилась рядом. Она планировала сразу перейти к делу, но вместо этого спросила с детской обидой:
– Почему ты тогда не вышла к нам?
– Вера моя еще не настолько крепка была. Боялась, что увижу вас и обратно к Богу не вернусь, – пробормотала как заученную молитву Наина. – А я ему обещала.
– А мне ты ничего не обещала? – горько спросила Катя.
– Ты не ссориться приехала, наверное, – холодно ответила Наина, и глаза ее, обращенные куда-то мимо дочери, стали чуть бледнее.
Катя прерывисто вздохнула и сбивчиво рассказала о квартире, делая акцент на бюрократических препонах и сложных отношениях с Аманбеке. Наина слушала молча.
– В общем, либо я вступаю в права наследства, либо тебе придется воевать с Аманбеке и Тулином.
– Ты ведь не будешь для Бога все эти документы оформлять? – печально спросила Наина.
– Нет, – ответила Катя, с наслаждением наблюдая за смятением матери.
– Грешно не отдать это все Богу, но не менее грешно ехать в поселок. Нет. Не хочу мараться, больше не хочу, забирай. Подпишу – и забудем.
По тому, с каким почтением все провожали матушку к нотариусу, Катя поняла, что Наину в монастыре любят. Даже местный водитель, которого Катя заприметила еще на входе, когда он громко возмущался ценами на бензин, теперь говорил вполголоса и склонял голову к плечу, на манер преданного пса.
Настроение у Кати было переменчивое. Когда Наина вспоминала, как счастливо они жили, Катя внимательно слушала, но не узнавала себя в этих картинках прошлого. Да и женщина из рассказов матушки не была похожа на ту мать, что помнила Катя. На деспотичную, пропадающую целыми днями в церкви мать. А когда Наина говорила о монастырской пекарне, ее глаза загорались, словно только тесто имело значение. Катя не выдерживала такого соперничества и чувствовала, как ее разум мутится липкой обидой.
Нотариальная контора находилась недалеко от монастыря и представляла собой душное помещение с заклеенными еще с зимы окнами. Из коридора к посетителям энергично выскакивала и уводила их за собой в кабинет молодая женщина с агрессивными черными бровями в брючном костюме цвета пыли. Когда очередь дошла до Кати, нотариус мгновенно подметила холодок между женщинами, и брови ее вдруг приняли обычный вид.
Когда она спрашивала, по доброй ли воле матушка Агафья отказывается от права на собственность, голос ее был тихим, слова будто ступали на цыпочках.
Наина поставила размашистую, совсем как у Ирочки, подпись. Будто перечеркивала прошлое. Катя подумала, что это последний раз, когда она видит мать. Наверное, та только что вычеркнула ее из своей христианской жизни.
Убирая подписанные документы в рюкзак, Катя наткнулась на холодный пластик диктофона. Решила держать его в руке незаметно. Включила запись.
– Послушай, Катерина. Ты должна меня понять, – начала Наина, как только они вновь оказались на свежем воздухе.
– Должна? – Катя вздохнула.
– У тебя много вопросов, я понимаю. У меня тоже было много вопросов и к матери, и к отцу, и к Богу.
– Насколько я знаю, Ирочка тебя не бросала, ты сама убежала.
Матушка приподняла руку, и из-под рясы на пухлом запястье неожиданно сверкнули изящные часы.
– Боишься, что тесто без тебя убежит?
– А если завтра меня не станет и все, что у тебя будет, – это воспоминания об этом дне, – начала Наина. – Только этот наш с тобой разговор.
– Спасибо за квартиру, мам. Это очень мне поможет. Я поеду туда, привезти тебе что-нибудь? – Катя сверлила мать глазами Серикбая. – Может, наше детское фото с Маратиком? Или мои дошкольные рисунки, ты же хранила их, наверное?
– Спасибо, Катерина. Мне ничего не нужно.
Катя стиснула зубы. Женщины снова уселись в белую монастырскую «Волгу». Водитель плавно, как будто даже ласково, нажал на газ.
– Вы отвезете меня на вокзал? – спросила Катя.
– Конечно. – Наина сделала паузу. – Ты все еще увлекаешься звукозаписью? Ирочка писала, что у тебя талант.
– Да, увлекаюсь, – язвительно ответила Катя, подумав, что ее профессию уже нельзя считать хобби. – Ирочка во всем меня поддерживала.
– У нас есть замечательные хористки, я бы хотела записать их, – сказала Наина, и лицо ее озарилось улыбкой. – Можно тебя попросить о помощи?