Отъявленные благодетели

Паша жил в крепком одноэтажном доме. Окна с резными наличниками, под окнами клумбы из окрашенных покрышек, тропка к дому битой плиткой и красным кирпичом выложена. У дома японский джип. Я не таился – подошел к калитке, поднял резиновый хлястик, укрывавший звонок от дождя, и три раза вдавил кнопку. Из дома выбежал мальчик лет девяти. Я пригляделся к лицу – в нем преобладали Пашины черты. Сын-сыночек.

Сын: Здрасьте. Вам кого?

Я: Павла, отца твоего.

Сын: Он в бане. Вы заходите.

Я зашел, калитка была не заперта. Мальчик проводил меня в дом, я тщательно вытер ноги. Миновав две двери – сени и прихожую, мы оказались в коридоре, справа была дверь, которая, как я догадался, вела в жилую часть дома, а прямо…

Сын: Прямо идите, он топит, только начал. За грибами ходил, весь потный вернулся.

Я: Бывает. У тебя братья есть?

Сын: Две сестры.

Я: Старшие?

Сын: Младшие. Пять и шесть. А что?

Я: Ничего. Иди давай.

Мальчик ушел – открыл дверь и исчез в жилой части дома. Я пошел по коридору, под ногами чуть жалобно поскрипывали доски. Толкнул дверь. На полу лежали дрова. Слева от входа, наискосок от меня, сидел в одних семейниках Паша Рудаков. На его загорелом плече еле различалась голубоватая татуировка якоря и тигра. У меня была точно такая же. На его шее, на суконной нитке, висел ключ. Паша поднял голову и посмотрел на меня. Я зашел, прикрыл дверь и сел в кресло напротив.

Закурили. Помолчали.

Я: Здорово, Паша.

Паша: Здорово, Олег.

Я: Понимаешь, зачем я здесь?

Паша: Понимаю. Не в баню помыться зашел.

Паша жадно затянулся, сложил губы трубочкой и выпустил колечко дыма. Потом резко воткнул сигарету в пепельницу.

Паша: Якудзу помнишь? Которому я башку снес?

Я кивнул.

Паша: Я тогда все трусы обтрухал. Засело во мне, хрен вынешь. Сюда вернулся – меч в посох спрятал, от греха. Женился, детей родил. А два месяца тому за грибами пошел, а там девка в земле роется, я мимо проходил, да и рубанул. Сам не знаю, как так вышло. Помутнение такое, не помню ничего почти, вжик только, а потом на пне сижу, на коленях голова лежит, а я ее по волосам глажу, жалею вроде как. А у самого трусы мокрые.

Я: А посох-то зачем с собой взял?

Паша отвел глаза.

Паша: Опираться.

Я: Оперся?

Помолчали. Паша прикурил сигарету. Я отметил, что руки у него не дрожат.

Паша: Я девчонку твою не хотел… Выстрелы услышал, спрятался за дерево, а тут она бежит, а сама назад смотрит, шею вывернула, под удар прямо. Не удержался, понимаешь?

Я промолчал.

Паша: Жена щас детей в воскресную школу повезет. Подождем?

Я кивнул. В коридоре заскрипели доски, открылась дверь. В предбанник заглянула полная брюнетка лет сорока – жена Паши.

Жена: Ой, здравствуйте!

Паша: Олег, это Наташа, моя жена. Наташа, это Олег, служили вместе.

Жена: Рада знакомству.

Я: Взаимно.

Я пожал теплую сильную руку.

Жена: Хоть бы сказал, стол накрыли.

Паша: Он ненадолго.

Я: Проездом.

Жена: Ну, смотрите. Паша, я в воскреску поехала, тебе пива взять?

Паша: Возьми. Дай тебя поцелую.

Наташа подошла к Паше, они поцеловались.

Жена: Ну все, пусти!

Ушла. Мы остались вдвоем. На улице негромко заворчал джип, отъехал от дома.

Я: Где ее голова?

Паша: В амбаре. Там всё и решим.

Я: Места хватит?

Паша: Хватит.

Я: Ну, пошли тогда.

И мы пошли. Паша шел первым, я за ним. Вышли во двор. Амбар стоял справа от дома, на дверях висел внушительный замок. Паша присел и открыл его своим ключом.

Паша: Из глины леплю, чтоб дети не поломали.

Я: Чтоб жена головы не нашла.

Паша: И это тоже. Ты, это… Если я проиграю, с сыном что будет?

Я: Ничего хорошего.

Паша: Он не виноват.

Я: Ты как маленький.

Паша: Вот так, значит?

Я: А как ты хотел?

Паша кувыркнулся вглубь амбара и схватил палку, прислоненную к стене. Это был его посох. В ростовском ангаре непривычно ярко вспыхнула японская сталь.

Паша: Иди сюда, педрила, кончать тебя буду!

Я: Любишь темноту?

Паша не включил свет, а в амбаре не было окон. Я шагнул внутрь и захлопнул за собой дверь.

…Видимо, в совокупности прошло полчаса, потому что, когда я вышел из амбара, во дворе уже нарисовались Фаня и Саврас. Увидев меня, они вскрикнули как впечатлительные бабы. Чего уж греха таить – из амбара я вышел охренеть как эффектно. В левой руке ведро, а в правой башка Паши, которую я неинтеллигентно держал за волосы. Саврас и Фаня кинулись было ко мне, но тут увидели голову и окопались, как орловские рысаки на финише.

Фаня: Ты не ошибся?

Я положил Пашкину голову на землю, поставил ведро и двумя руками достал из него голову Веры. Вытер лицо от гнусного формальдегида. Паша реально держал головы в обычных садовых ведрах, залив их до краев формальдегидом. Кто-то соленья на зиму заготавливает, а Паша головы. И хранил их еще, как соленья, в глубокой овощной яме.

Саврас: И чё теперь?

Я: У него еще сын есть.

Фаня: Олег…

Саврас: На всякий случай, что ли?

Убивать ребенка мужикам не улыбалось.

Я: Да я прикалываюсь. Мы ж не звери…

Фаня и Саврас выдохнули.

Я: Но присматривать будем.

Фаня: Если выживем.

Я: А куда мы денемся, когда разденемся!