Откровение в Галисии

— Я много чего делаю в имении, и большинство моих обязанностей приятные, но самое тяжелое — выполнять роль могильщика. В тех печальных случаях, когда это требуется, я тружусь не один, а приглашаю еще людей. Мы работаем вместе, но именно я слежу за тем, чтобы все было сделано как надо. Когда хоронили старого маркиза, Фран не вернулся в особняк. Остался на кладбище и, пока я закапывал яму, сидел рядом на земле. Я отослал своих помощников, а сам долго не уходил, не желая оставлять парня одного. Он не возражал. Наверное, понимал, что я все равно не уйду. Фран больше не плакал. Перестал, как только гроб опустили в могилу. Жаль, лучше б он плакал. Не знаю, как объяснить, но я смотрел на него, и у меня сердце разрывалось на части. Затем я увидел на тропинке Альваро. Он сел на землю рядом с братом; несколько минут они молчали, затем Альваро заговорил. Он сказал Франу такие прекрасные слова, каких я в жизни не слышал. Я высоким слогом не владею и, боюсь, не смогу повторить в точности его речь. Он рассуждал о том, что значит быть сыном и всегда находиться рядом с отцом; о любви, которая превыше всего и вечно будет с тобой. А еще прибавил, что жизнь дает Франу замечательный шанс — самому стать папой и подарить своему ребенку такую же любовь и заботу, какими младший брат всегда был окружен. Альваро говорил, что малыш — это знак свыше, возможность изменить свою жизнь.

Мануэль медленно кивнул: именно эти слова Фран повторил позже, беседуя с Лукасом.

— Постепенно, слушая старшего брата, несчастный парень приободрился. Наконец он сказал: «Думаю, ты прав». А потом добавил: «Я рад, что ты здесь, Альваро. Я очень волнуюсь, ведь в нашей семье происходит нечто страшное, и я не могу избавиться от чувства вины, потому что, в конце концов, именно из-за меня появился этот демон». В тот момент начался дождь, и Альваро предложил брату продолжить разговор в церкви. — Альфредо замолчал и посмотрел в сторону алтаря, тускло блестевшего в скудном сером свете, проникавшем через крошечные окна под самой крышей. Затем он взглянул на Мануэля в упор и добавил: — Я рассказываю это вам, потому что теперь вы познакомились с их семейством. Несмотря на слухи и все, что говорят по этому поводу, вы должны знать, что Фран не собирался кончать жизнь самоубийством и Альваро не имеет никакого отношения к смерти брата.

Изумленный писатель широко распахнул глаза. Ему на секунду показалось, что всем каким-то образом стало известно о подозрениях, которые зародились у него в отношении мужа.

— В тот день, когда Альваро направил на отца ружье, свидетелями происшествия стали все работники имения, — продолжал садовник. — Но самое страшное то, что именно родители распустили слух о том, что мальчик опасен. Что тут скажешь, если маркиз при всех назвал сына убийцей? Что касается Франа, старик его обожал. Маркиза же терпеть не могла младшего сына. А уж когда тот вернулся с беременной девушкой, окончательно взбесилась. Слышали, как она называет внука? — Мануэль закрыл глаза и с мрачным видом кивнул. — Когда Фран начал так странно вести себя после смерти отца, мы все испугались, что мать мигом вышвырнет его из дома или что еще похуже. В имении нет никаких секретов, все сразу становится известно. Что касается меня, из моего рассказа вы уже поняли, что я терпелив, умею слушать и обладаю прекрасной памятью.

Мануэль распрощался с Альфредо у выхода из церкви, посмотрел, как садовник пошел по направлению к дому под своим черным зонтиком, вернулся внутрь и хорошенько запер дверь. Пока писатель шел к алтарю, звук его шагов по каменному полу гулко отдавался под сводами. Перед распятием горела красная лампадка. Мануэль включил фонарик в телефоне и принялся рассматривать убранство храма. Изображение на центральной части алтаря было посвящено святой Кларе Ассизской — возможно, имение раньше называлось как раз в ее честь Санта-Кларой. Справа и слева на подставках с четырьмя ножками возвышались старинные серебряные канделябры высотой чуть больше метра. Писатель слегка толкнул один из них, но подсвечник даже не шелохнулся. Сбоку от алтаря располагалась небольшая дверца, ведущая в сакристию, полностью отделанную деревом — даже потолок здесь облицевали красивыми панелями, несомненно из каштана. Окон не было, но в распределительном щитке, чья серая крышка так не сочеталась с обстановкой, Мануэль обнаружил рубильники с надписями, к какому помещению каждый из них относится. Он повернул тот, где было помечено «сакристия», и на всякий случай высунулся в дверцу, чтобы проверить, не включился ли свет где-то еще.