Откровение в грозе и буре

Всякий раз, как в Антиохии узнавали, что Иоанн будет говорить, его сторонники бросали все свои обычные занятия и бежали к нему в церковь. Однако из этого ещё не следует, что Иоанн говорил очень ясно и популярно. Совершенно напротив: его речь отличалась той же самой особенностью, какую мы видим так хорошо в «Откровении в грозе и буре». Она всегда характеризовалась своей поэзией, смешанной с неудобопонятными для непосвящённого, но поражающими своею неожиданностью аллегориями.

Все признают, что темы его речей отличались необыкновенным разнообразием. По отношению к общественным вопросам он, несомненно, был очень радикален и сильно склонен к социализму. «Ему, – говорит один из новейших французских историков[215], – случалось выражать о причинах неравенства между людьми идеи, в которых мы с удивлением замечаем чрезвычайное сходство с идеями Руссо» … «Всё зло исходит от этого холодного слова, моё и твоё (первое письмо к Тимофею, 12). По происхождению же и природе все люди одинаковы, имеют те же потребности и те же права… Значит, коммунальное состояние более естественно, чем собственность… Никто не спорит из-за того, что общее: ни из-за солнца, ни из-за воздуха, ни из-за воды, которыми все пользуются на равных правах. Нет ссор из-за общественной собственности, площадей, портиков и сооружений, на которые все имеют право».

В этом положении знаменитого проповедника при непризнанном господствующей церковью епископе Флавиане и пробыл Иоанн до 387 года. И вот, как раз через несколько месяцев после назначения этого «вождя народа» пресвитером в оппозиционной церкви Флавиана, население Антиохии восстаёт против византийского политического и религиозного деспотизма и разбивает на площадях города статуи тогдашнего императора Феодосия, его жены, уже умершей в это время, Флакиллы, и его детей, наследников престола, Аркадия и Гонория.

Взбешённый Феодосий тотчас послал в Антиохию свои войска, и начались пытки и истязания. Масса жителей разбежалась по окрестностям, а вместо них нахлынули в Антиохию оппозиционные, готовые на смерть подвижники из соседних пустынь и монастырей с обличениями властей.

Известный пустынник Македоний, прибежавший из своих гор, остановил на улице царских сановников, присланных для суда, и «приказал им сойти с лошадей». Услышав его имя, суеверные представители власти покорно повиновались, а он произнёс им длинную проповедь на тему, что «медные фигуры ничто в сравнении с фигурами живыми и разумными», которых они теперь губят, и грозил им гневом небесного бога за их жестокости.

Всё это показывает, что низвержение воздвигнутых в Антиохии статуй вышло не из-за какого-нибудь чисто гражданского столкновения в роде стереотипного «увеличения неких налогов», а по религиозным причинам, вызывавшим напряжённое состояние и в других местах. Этим напряжённым состоянием и объясняется также, почему поехавшему тотчас же в Константинополь (или вызванному туда для оправдания) епископу Иоанна, Флавиану, удалось весной 388 года склонить Феодосия прекратить своё мщение и не уничтожать Антиохии, как он грозил, до основания.

Но почему же поехал для оправданий именно начальник Иоанна, непризнанный и подозрительный для господствующей церкви епископ Флавиан, а не официальный и единственно признанный для Антиохии епископ Павлин? Уже это одно показывает, что низвержение статуй относили на счёт паствы Флавиана и Иоанна, и что гроза разразилась именно над их сторонниками, а не над ортодоксальными сторонниками Павлина.

Принимал ли Иоанн какое-либо участие в низвержении этих императорских статуй? Можно думать, что да. Он был прирождённый демагог, как характеризует его византийский писатель Зосим[216]. Из его дальнейшей биографии мы увидим, что во время своего пребывания в Константинополе, через 10 лет после этих событий, он начал метать в своих речах громы и молнии, как только на одной из площадей города воздвигли статую императрицы Евдоксии. Он требовал в своих проповедях её снятия с колонны, несмотря на вызванный этим гнев императрицы. Несомненно, что такого же мнения он был и в Антиохии. Не были ли точно так же его проповеди (вроде помещённых в Апокалипсисе о поклонниках изображений) причиной низвержения императорских статуй и здесь? Приписываемые ему речи «О статуях к Антиохийскому народу», составленные по воспоминаниям или просто сочинённые за него его почитателями в средние века, ничего не говорят о статуях и о необходимости их низвергать. Но тон их всё же характерный.

«Можно подумать, – говорит один из его новейших биографов[217], – что он разделяет вину виновных, что он испытывает, как один из соучастников, ужас их опасности, что гибель, которая угрожает им, угрожает и ему».