Откровение в грозе и буре

Всё это в точности и было сделано с Иоанном в столице Византии. В 397 году (т. е. около года с половиной после того, как Иоанн написал свою книгу и вызванная ею паника уже успела распространиться до Константинополя) здесь умер, очень кстати, больной и престарелый епископ Нектарий. И вот, как говорит один из самых правоверных историков на своём полуцерковном языке, византийская императорская чета «и все константинопольские священники, и окрестные епископы, и весь народ», едва дождавшись дня смерти своего епископа, уже «требуют единогласно», чтоб на его место посадили, «помимо всех корыстолюбивых соискателей»[219], никого иного как простого и до сих пор непризнанного официально пресвитера Иоанна, рукоположённого сектантским епископом Флавианом и никогда не бывшего в Константинополе!

Но как же отнёсся к этому сам Иоанн, которого так неожиданно возвеличили? В это время мы снова застаём его на родине, в Антиохии, куда он, вероятно, был специально вызван Флавианом и старыми знакомыми для наставлений по поводу того же самого Апокалипсиса. Специальный императорский посол, в сопровождении почётной стражи, быстро приехал в Антиохию и вручил Флавиану указ отпустить в Константинополь Иоанна, назначаемого первым епископом, «патриархом» восточной церкви. Но Иоанн, очевидно, принял это за хитрость, чтобы выманить его на расправу, и укрылся от императорского посольства в храм, как делали все люди, боявшиеся преследования властей, «и вся Антиохия сбежалась к этому храму для того, чтобы его защищать».

Не в силах ничего сделать с Иоанном и защищавшим его населением, торжественное посольство вернулось ни с чем к императору и императрице. При обычных условиях на ослушников императорского указа обрушилась бы гроза. Непокорный Иоанн был бы послан в заточение, а на предложенное ему высокое место был бы назначен «один из корыстолюбивых соискателей этого престола». Но здесь, очевидно, было не до того, и вот императорская власть поступает совершенно небывалым способом…

Новому императорскому послу, адъютанту Астерию, было приказано похитить его из Антиохии. Антиохийский градоначальник заманил Иоанна в предместье города[220], как бы на совещание по поводу религиозных сомнений, и когда тот, ничего не подозревая, пришёл к нему, его со всевозможными почестями и поклонами насильно посадили в колесницу и, окружив конвоем, дрожавшим от страха и благоговения, отправили в Константинополь…

И вот, 26-го февраля 398 года[221]

, как раз за год до срока исполнения пророчества (назначенного на 13 марта 399 года), Иоанн прибыл в столицу Византийской империи[222]… «И вышел к нему (везомому под стражей, чтобы не сбежал) весь город со множеством вельмож, посланных императором встречать его, и принят был с почётом[223] и народа, и все радовались о таком светильнике церковном (которого за два года не признавали своим)».

Каким образом удалось заставить Иоанна (после того, что он писал в своём «Откровении») согласиться занять место константинопольского верховного епископа? По всей вероятности, всеобщие слёзы, раскаяние и просьбы народа сильно размягчили его сердце, и он решил молить за них бога среди вызванной им самим всеобщей паники и ожидания кончины мира[224].

Но факты говорят, что и это он сделал не сразу. Он не хотел принять назначения, пока не созовут в Константинополе собора из всего духовенства Византийской империи, и это требование было тотчас исполнено императором Аркадием. Все первостепенные епископы были вызваны тотчас же в столицу. Даже закоренелый враг Иоанна, Теофил Александрийский, принуждён был согласиться из страха собственного осуждения… «и сам рукоположил Иоанна».

Рассматривая этот необычный собор в связи с тем фактом, что Иоанн был привезён насильственно и что в «Откровении» он грозно обличал господствующую фракцию Феофила (т. е. николаитов), нам понятна неохота Теофила и других его сторонников, ещё не совсем потерявших голову, ехать на этот собор. Как бы ни уверяли нас ортодоксальные историки, что собор этот был созван лишь потому, что «император хотел торжественного поставления Иоанна»[225]

, но это простые слова, потому что ни для кого другого не собирали вселенских соборов, ни раньше, ни позже Иоанна, а посвящали прямо, вызывая для этого фракийского епископа[226]. Да и собор созвать в те времена, при плохих путях сообщения, было далеко не легко.

Причина же съезда в данном случае становится вполне понятной, как только мы припомним некоторые места «Откровения». Очевидно, что автор его не хотел и не мог принять должность главы восточной церкви, пока лица, с которыми ему придётся сообщаться как с собратьями, не дали ему торжественного обещания не делать более поступков, за которые он метал на них громы и молнии.

И когда все эти обещания были ему даны епископами, поражёнными ужасом от перспективы скорого пришествия Христа, как оно описано в «Откровении», Иоанн, вероятно, и согласился считать их за своих.