Открытая книга. Части I и II

Статья о желчи принадлежала Лене, и, читая гранки, она советовалась со мной: упоминать ли о крамовской теории иммунитета? Решено было не упоминать, тем более что эта теория не имела ни малейшего отношения к вопросу. Уж не это ли обстоятельство имел в виду Валентин Сергеевич?

— Почему же никто, кроме нас? А Богородский в областном институте?

Крамов улыбнулся.

— Областной институт — это совсем другое дело, Татьяна Петровна! Чем только не занимаются в этом благословенном учреждении! А у нас хотелось бы — разумеется, до этого еще очень далеко — сосредоточить усилия вокруг проблем иммунологического значения. Петр Николаевич знаком с вашим планом?

— Нет еще.

— Жаль. Интересно было бы узнать его мнение. А кстати, Татьяна Петровна, я хотел вас спросить: что это он вдруг замолчал?

— Как замолчал?

— Да очень просто! Скажет два слова и молчит.

— Не знаю, не замечала. Что же, вы полагаете, нужно изменить в нашем плане?

— Изменить? Ровно ничего. Но если бы вам удалось связать его с характерным направлением, которым отличается именно наш институт, — это было бы превосходно.

Я промолчала.

— А вы не думаете, что Мерзляков ставит перед собой скорее физиологическую, чем микробиологическую задачу? — продолжая просматривать мой план, спросил он. — Влияние сна на воспалительную реакцию. Почему, собственно говоря, этот вопрос нужно решать в нашем институте? На вашем месте я бы дал ему что-нибудь другое.

— Например?

— Не знаю. Надо подумать. Татьяна Петровна, а почему бы вам не заняться…

Крепко сжав за спиной маленькие ручки, он расхаживал по кабинету, и настоящая страсть — или я ошибалась? — звучала в его голосе, когда он убеждал меня в том, что все лаборатории нашего института должны соединить свои усилия, чтобы создать всеобщую теорию иммунитета.

— Может быть, еще чаю? — спохватившись, спросил он.

Я поблагодарила и отказалась.

— А хорошо все-таки, что мы больше не ссоримся. И все-таки, скажу откровенно, я вас еще не совсем понимаю. Ну вот, скажем, откуда взялась в вашем плане зеленая плесень? В свое время вы занимались влиянием плесени на светящиеся вибрионы — безуспешно, если я не ошибаюсь. И тогда она вызывала у меня, извините, представление о задворках науки. Ведь на задворках, — мягко прибавил он, — обычно пахнет плесенью и валяется мусор.

Это было несправедливо хотя бы по той причине, что плесень стояла среди необязательных тем. Но это было еще и обидно!

— Не знаю, что вы хотите сказать вашим замечанием, Валентин Сергеевич. Мне-то всегда казалось, что в науке нет и не может быть ни задворок, ни парадных ходов. Вероятно, шлифование стекол тоже считалось задворками науки во времена Левенгука! Что касается плесени…

Он остановил меня, улыбаясь:

— Знаете, Татьяна Петровна, есть у австралийцев этакая кривая палка, которая возвращается обратно, куда ее ни забросишь. Называется — бумеранг. Что заставляет вас с последовательностью бумеранга возвращаться к этому вопросу? Мне смутно помнится, что кто-то уже пытался найти в плесени бактерицидные свойства.

— А кто именно? Это было опубликовано?

Крамов задумался.

— Постойте-ка… Где же я об этом читал? Нет, не могу припомнить. Татьяна Петровна, да ведь нельзя же к этому относиться серьезно!

— Валентин Сергеевич, мы недавно начали эту работу и уже успели убедиться в том, что плесневый грибок подавляет рост некоторых стрептококков.

— Ну и что же? Вы утверждаете, — спросил, улыбаясь, Крамов, — что в основе вашей работы лежит изучение защитных сил организма? Спрашивается, какое отношение имеет к механизмам этой защиты ваша зеленая плесень?

Я не нашлась, что ответить, и, деликатно помолчав, Крамов заговорил о поездке в Ростов — весной в Ростове предполагалась конференция, на которой наш институт должен был выступить с новыми работами.

— Вся надежда на ваш лизоцим, — шутливо, но с намеком, что в этой шутке есть и серьезная сторона, над которой мне нужно подумать, сказал он. — Вчера в организационном комитете обсуждали программу. Ваш доклад назначен на первый день. Нет возражений?

С неприятным чувством раздвоенности ушла я от Крамова и всю дорогу старательно уверяла себя в том, что новые темы, появившиеся в нашем плане, — это очень важные, интересные темы.

В Ростове

Это была одна из тех конференций, на которых вновь добытые наукой факты не укладываются в теоретические построения, еще вчера казавшиеся бесспорными, как аксиома. Факты эти касались природы фага.

Я сидела в этот день рядом с Коломниным, и, слушая Крамова, он сказал мне, что пора серьезно заняться теорией — не на совещаниях, а в лаборатории.

— И очень хорошо, что вы согласились включить в наш план новые темы, Татьяна Петровна.

— Вы думаете?

— В крайнем случае потеряем полгода.

— Не мало…

— Слово предоставляется профессору Скрыпаченко, — сказал председатель.

И на кафедру поднялся высокий, смуглый человек в длинном пиджаке, с неопределенно-осторожной улыбкой, чуть показывающейся на тонких губах.