«Даг че дзин» на самом деле служит описанием страшных и ужасающих последствий раздробленности льда, произошедшей на уровне «реального я», которая выражается в том, что мы концентрируемся исключительно на «своих нуждах», «своих желаниях», «своих проблемах», «своей истории» в ущерб нуждам, желаниям и проблемам других людей. Наше «я» становится «драгоценным» или «лелеемым» в том смысле, что оно превращается в основной канал, через который мы проводим свои мысли, чувства и направляем действия.
Чувство разобщённости ведёт нас в двух связанных друг с другом, но кажущихся несовместимыми направлениях. Первое продиктовано стремлением сберечь собственные представления о себе, какими бы нелестными и разрушительными они ни были как для нас самих, так и для других.
Например, одна женщина недавно поделилась своей историей.
«Много лет назад мать водила меня на ежегодный медосмотр к педиатру. Тогда я была полнее, чем считалось нормой для девочки моего возраста. Доктор отпустил бесцеремонное замечание, наверное, намереваясь пошутить: „Смотрите, чтобы она не подходила близко к плите, а то расплавится“.
Я была в ужасе, а моя мать засмеялась – точнее, смущённо захихикала, возможно, потому, что считала мои габариты отчасти своей виной, недочётом в воспитании дочери. Может, она попыталась исправить этот недочёт, когда, смотря, как я хожу по дому, бормотала прибаутку: „Должно быть, это желе. Потому что джем так не трясётся“. Иногда она осматривала меня и говорила, что я выгляжу как „фаршированная сосиска“.
Последние несколько лет я сидела на диетах, занималась спортом и сбросила около двадцати килограмм. Моя мать умерла, поэтому больше не может делать мне замечания, и я знаю, что те „прибаутки“, которые я себе повторяю, – не более чем выдумка моего ума.
Но я смотрю на себя в зеркало и вижу „желе“. Я вижу „фаршированную сосиску“. Друзья и домочадцы говорят, как прекрасно я выгляжу и как они мной гордятся. Но задним умом я думаю, что они не договаривают: „Ты могла бы больше…“. И снова я вижу желе и сосиску в зеркале. Я до сих пор вижу в себе толстую девочку, которая может расплавиться, подойди она слишком близко к плите».
Такое отношение трудно назвать «драгоценным» или «лелеющим», вам не кажется?
Тут необходимо обратить внимание на более глубокий смысл слова «лелеять», которое на тонком уровне означает удерживание чего-либо, давно утратившего свою пригодность или надобность.
В том случае, когда мы «лелеем» свое «я» или держимся за него, как за драгоценность, мы цепляемся за образ, который, судя по всему, стал непригодным, бесполезным или – что актуально для некоторых случаев – просто вредным.
А почему мы это делаем?
Как только возникают обусловленные отношения, основанные на устоявшихся образах себя и других, мы начинаем ощущать одиночество и внутреннюю незавершённость. На каком-то уровне сознания мы понимаем, что потеряли жизненно важную связь не только с собственным сердцем, но и с сердцами всех существ, с которыми делим одну планету. Мы сочиняем истории о том, как и почему произошло это разобщение. И они становятся частью нашей «реальной» личности. Опираясь на эти истории, мы оправдываем восприятие самих себя и отношение к другим людям.
Какими бы неприятными эти представления и истории о себе ни были, они нам близки и хорошо знакомы. Я слышал от своих учеников на Западе выражение: «Чрезмерная близость порождает презрение». Не уверен, что это высказывание так же складно звучит на других языках, но его основный смысл сводится к тому, что если вы слишком часто переживаете одно и то же явление, то перестаёте его воспринимать, у вас появляется пренебрежительное отношение к этому событию или явлению. Но судя по тому, что я заметил и усвоил за последние несколько лет, чрезмерная близость скорее порождает довольство: чем чаще человек что-либо испытывает, тем сильнее он склонен принимать происходящее за норму, естественный ход жизни.
Это отношение «удовлетворённой близости» особенно характерно для людей, пристрастившихся к алкоголю или наркотикам. Развив зависимость, они осознавали, что наркотики и алкоголь убивают их, разрушают жизнь и лишают средств к существованию, но облегчение, которое они испытывали, занимаясь тем, что губило их самих и окружающих людей, перевешивало наносимый вред и укрепляло их уверенность в правильности этого губительного поведения, которое зачастую могло стоить им жизни.
«Я ощущал любовь, – недавно рассказывал мне один человек. – Я чувствовал себя могущественным, на всё способным человеком. Я мог общаться с людьми. Только потом я узнал, что большинство людей, с которыми общался, едва выносили меня. Они чувствовали исходившее от меня зловоние. Из вежливости они кивали мне и старались как можно скорее распрощаться. Я этого не замечал. Всё, что я тогда чувствовал, так это облегчение, уверенность, силу…»