Откуда я иду, или Сны в Красном городе

И ведь не тяготила его тяжелая и широкая ряса с подрясниками, крест и епитрахиль не мешали, не раздражали рукава верхнего одеяния, полностью прикрывающие ладони, и всегда почему- то прохладная серебряная цепь нательного креста не мешала. Но с некоторых пор брюки, свитер, ботинки из промторга и драповое пальто с кроличьей шапкой давали пока ещё ничем не объяснимое успокоение нервов и чувство свободы. Не от Бога и церковных трудов. В гражданской одежде ему было легче говорить хоть о чём, вести себя не как важное, приближенное к великой Божьей воле священное существо, а как сильный, молодой, умный и довольно красивый вольный мужчина.

Отучившись по воле отцовской в духовной семинарии он не мог поначалу привыкнуть к ко всему показному, что производила догматическая и пафосная церковная жизнь. Почти раболепское преклонение нижних чинов перед протоиереями и протодьяконами смотрелось поначалу комично и унизительно, но через год Сухарев понял, что это броское чинопочитание – незыблемый веками канон. Высший сан ближе к Господу и милости его получает больше. Преклоняй пред ним голову и колени, да и тебя, малозначительного слугу, Господь заметит и воздаст благодать да чин. Домой он бежал на хорошей скорости. Позволяли так нестись по скользкому снегу рифлёные глубокими канавками подошвы из нового материала – полиуретана.

За два дня соскучился он за Ларисой так, будто только что дембельнулся с трёхлетней службы в армии. Он открыл дверь своим ключом и замер в прихожей. Не просто остановился, а присел, снял шапку, чтобы лучше слышать. Она играла на рояле. Красиво, мягко, аккуратно и очень профессионально. Так Виктор слышал исполнение на фортепиано по радио и с Ларискиных пластинок. Он поднялся, бросил на вешалку пальто, быстро отстегнул кнопки на ботинках, подбежал сзади и обнял её так крепко, что Лариса от неожиданности вскрикнула.

– Ты играешь! – Сухарев поднял Ларису и закружил по комнате.– Господи, ты играешь! Да как красиво! Обалдеть! – Он целовал её и кружил, ставил на ковер, ласково гладил, снова подхватывали бегал с ней по комнатам. Лицо его отражало такое счастье, будто наконец – то в свои тридцать шесть лет он наконец дождался чуда и оно пришло само к нему в дом.

– Это лёгкая вещь, Витя.– Смутилась Лариса, но смущение не скрывало её счастья. – Это Шопен. «Вальс Си минор». Четвертый класс музыкалки. Но я – то не думала, что смогу сыграть даже «два весёлых гуся», которые хорошо жили у бабуси. И это, Витя, милый мой, всего после двух сеансов за вчерашний день с твоим терапевтом остеопатом Дмитрием Ильичом. Он вчера приехал и как- то необычно вытягивал мне суставы. У него есть такая штуковина – наподобие маленького ручного пылесоса на батарейках. Вставляешь в дырки пальцы и «пылесос» их в себя втягивает. Потом массировал обе кисти и мазал какой- то вонючей мазью. Ещё тринадцать сеансов. Может я, действительно, смогу играть всё, что захочу, а? Как думаешь? Он и сегодня придёт попозже.

– Да ты, блин, у меня на международных конкурсах гран – при будешь брать!

– Сухарев смотрел в счастливые глаза не любовницы, не жены пока, а просто своей обожаемой женщины, видел в них одновременно удивление, неверие, радость и счастье, смотрел и глаз не мог отвести. Лариса за день стала красивее, мягче и нежнее.

Любви к себе он в её глазах не разглядел, да и ни к чёрту было бы изображение любви, которая и так никуда не сбежала. А вот радости от того, что ты больше не калека, что ты снова музыкант, у которого есть навык, надежда и уверенность на возвращение в искусство – раньше не было. И она, радость нечаянная, сделала из красивой женщины прекрасную. Виктор с этой минуты уже точно знал, что создано это замечательное существо для него, для любви, семьи, музыки и обязательного чистого и достойного материнства.

Наверное, устали бы они через часок даже от очень положительных эмоций, избыток которых обычно плавно перетекает в апатию и душевную слабость. Но затарахтел звонок над дверью и Лариса побежала открывать. Пришел доктор Дмитрий Ильич, крупный мужик явно крестьянского происхождения, не большой, белобрысый без проседи, с крупной округлой бородой и усами, которые почти полностью перекрывали лицо, чему помогали затемненные очки. Он пожал Виктору руку как старому другу – крепко и с потряхиванием. Ларисе слегка поклонился. В левой руке толстыми пальцами Дмитрий держал медицинский кожаный саквояж на пружинных застёжках, из которого отвратительно пахло то ли растоптанным куриным помётом, то ли замученными до смерти жуками- вонючками, которых в степи никто из местных не трогал. Ловили их только по надобности. Раздавленные и плотно приложенные к нарыву, фурункулу или ожогу жуки за пару приёмов любые похожие неприятности ликвидировали.

– Как пальчики? – Спросил доктор, улыбаясь. – Ну- ка потрясите кистями и на скорость посжимайте пальцы в кулачки на обеих руках.