ОТМА. Спасение Романовых

Пожаров растаял. Что могло быть сладостнее личного вопроса от Марии Николавны! Его чертовы глаза маслянисто блестели. И убить его нельзя было при всем желании.

– Сделайте одолжение, – сказал он, чуть ли не облизнувшись.

– Вы … уже имели опыт таких отношений?

Кажется, его откровения Машу совсем не шокировали, а только забавляли.

– …Разумеется, у меня был подобный опыт, но не здесь. Здешние девушки еще не настолько развиты …

– Не настолько развратны, – не удержался я.

Вспомнили, что я все еще здесь.

– Я знаю, мичман, вы не разделяете передовых взглядов на отношения полов. Это потому, что у вас в печенке засело ваше кадетское воспитание, – сказал Пожаров.

– А что засело в печенке у товарища комиссара? Он тоже не разделяет ваших передовых взглядов.

– Не прячьтесь за товарища комиссара. Он человек другого поколения. Для него этот вопрос не стоит так остро. Нам же с вами предстоит жить в обществе, свободном от предрассудков. И вам, Маша, тоже.

Он пялился на Машу своими черными маслинами, улыбался, а она разглядывала его улыбку – именно разглядывала, будто примеряла на него роль того, кто мог бы быть с ней и одновременно – с другой.

Встала:

– Благодарю. С вами интересно, – будто закончила аудиенцию в тронной зале дворца.

Я заметил, улыбочка Пожарова поблекла. Самолюбив господин-товарищ Пожаров.

– Мария Николавна, позвольте отнять у вас еще немного времени. Покажу вам кое-что … И вам, – кивнул Пожаров мне.

Он потащил нас на площадь. С десяток крестьян уже вкапывали столбы для помоста впечатляющих размеров.

– Здесь разыграется наша мистерия! Вся коммуна будет участвовать!

Он прямо светился – демиург.

– По-моему, мы и так живем в мистерии, – сказал я и удостоился одобрительного взгляда Марии Николавны.

– Вы чертовски правы, Леонид! – воодушевился Пожаров. – Новый мир рождается на наших глазах! Но чтобы понять время, непременно нужно отразить его художественными средствами! Я назвал мистерию «Отречение».

– Почему «Отречение»? – насторожился я.

– «Отречемся от старого мира» – так ведь поется? Опять же Царь отрекся – это и будет первым действием революционной мистерии!

Я украдкой взглянул на Машу. Она слушала невозмутимо.

– Помост ставится так, чтобы церковь была как бы задником. Декорация – в виде эшафота, – расписывал Пожаров. – На первом плане плаха и топор – бутафорские, в увеличенном масштабе. По фону высокие столбы с кумачовыми полотнищами. Ночью зрители заполнят площадь перед сценой-эшафотом. Для освещения и обогрева разведем костры. И в их свете разыграется сцена отречения: с Царя сорвут корону и бросят ее с эшафота в костер. Хор, как в греческой трагедии, споет «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов». А потом царя положат головой на плаху.

– И что? – спросил я.

– Ну … Просто он полежит головой на плахе, пока хор поет «Интернационал», а потом его подхватят и унесут … Как вы думаете, справится с этой ролью наш повар?

– Не знаком с ним, – сказал я.

– Но ведь похож, особенно если бороду наклеить.

– А есть борода?

– Все уже готово. У нас тут кого только нет в отряде. Оказался и парикмахер из Иркутска. Он и смастерил уже бороды для Царя и Владимира Ильича.

Я выспрашивал детали в надежде пробудить в Маше отвращение к Пожарову, но она слушала с интересом и поглядывала на него благосклонно.

– А волосы откуда? – спросил я.

– Состригли косы у нескольких крестьянок в порядке борьбы с пережитками прошлого. Царские знамена уже шьются. После отречения Царя они полетят со сцены в костры вслед за короной.

– Грандиозно! – сказал я.

Демиург улыбался самодовольно.

– Мне нужна ваша помощь. Могли бы вы, Леонид, взять на себя надзор за строительством декорации? У меня много других дел. Чертежи и эскизы я вам передам.

Я удивился:

– Почему я?

– А почему нет? Вы деятельны, у вас есть вкус. А если бы Мария Николавна согласилась расписать некоторые детали декорации с вашей помощью, я был бы рад.

– Конечно, я готова, – сказала Маша.

– Очень хорошо! Генеральная репетиция тридцатого октября, а премьера – седьмого ноября, в годовщину революции по новому стилю!

Я посмотрел на мужиков, неспешно ковыряющихся в земле.

– Такими темпами не успеть.

– Сюда доставят часть рабочих со строительства Дворца труда.

Вот! Повод вызвать наших со стройки.

Я пошел провожать Машу в лазарет к сестрам.

– Ты должна уговорить Пожарова вызвать сюда нашу тройку.

Я не мог сам просить Пожарова, потому что по легенде я даже не был с ними знаком.

– Да, конечно. Я попрошу за них, – сказала Маша.

– Только осторожно. Расскажи что-то вроде того, что они были вашими попутчиками, не раз выручали и защищали вас. И что они никогда не служили у Колчака и ему не сочувствуют.

– Да-да… – отвечала рассеянно.

– Как ты можешь любезничать с тем, кто так отзывается о твоем отце? – не удержался я. – Выдумал о нем какую-то нелепую комедию …

– Да разве это об отце? Мой отец сейчас в избе-читальне. Пожаров симпатизирует ему, любит поговорить с ним. А тот, кого Пожаров называет Николашкой Кровавым, – это же маска. Этот Николашка никакого отношения не имеет к моему папа́. Потому-то его никто здесь и не узнает.